Обольщение
Шрифт:
— Нет, но оно ужасно уродливо. Кто вам его подарил?
— Оно принадлежало моей сестре, — сказала Софи, заставляя себя оставаться спокойной: Джулиан ведь только проявил любопытство к кольцу. — Я его иногда надеваю, чтобы напомнить себе о ее судьбе.
— А что у нее за судьба? — Джулиан пристально наблюдал за Софи, точно хотел заглянуть под маску.
— Она была достаточно неразумна: полюбила человека, который ее не любил, — прошептала Софи. — Может быть, как и вы, он просто не был на это способен. Но он не имел ничего против того, чтобы она проявляла к нему нежные чувства. Она отдала ему свое сердце и расплатилась жизнью.
— Мне кажется, вы извлекли не правильный урок из печальной судьбы сестры. — Голос Джулиана звучал ласково.
— Ну что ж, я, конечно, не собираюсь лишать себя жизни, — отвечала Софи, — но я также не собираюсь отдавать сей ценный дар мужчине, который не способен его оценить. Простите, сэр, мне нужно встретиться с друзьями, они ждут у окна. Мне надо с ними поговорить. — Софи попыталась ускользнуть от Джулиана.
— Так как насчет моей судьбы? — требовательно спросил он, удерживая ее за концы шарфа.
— Ваша судьба в ваших руках, сэр, — сказала Софи и, решительно высвободившись, исчезла в толпе.
Джулиан остался стоять посередине танцевальной площадки с ярким шелковым шарфом, струящимся в его пальцах. Он рассматривал его некоторое время, а потом скомкал и засунул во внутренний карман сюртука. Он знал, где искать сегодня ночью свою цыганку.
Все еще слегка улыбаясь, Джулиан вышел, чтобы подозвать экипаж. Тетушка Фанни и Генриетта доставят Софи домой, как они и договаривались. Джулиан решил, что может себе позволить провести часок-другой в одном из своих клубов, а потом вернется домой.
У него было легко на душе. И причина совершенно ясна. Софи все еще на него сердится, она обижена за неверное истолкование ее поведения с Шарлоттой Физерстоун, но он был доволен, поскольку она говорила правду, когда призналась, что любит его.
Джулиан уверился в этом еще тогда, когда нашел на подушке браслет. Поэтому он и не пошел к ней в спальню, чтобы надеть браслет ей на руку. Только любящая женщина способна швырнуть столь дорогой подарок обратно мужчине и требовать взамен любовный сонет.
И хотя он не считал себя мастером любовных сонетов, но почему бы не попытаться собственной рукой написать короткую любовную записку, сопровождающую браслет, когда он в следующий раз надумает преподнести его Софи.
Сильнее прежнего он захотел узнать о судьбе своих изумрудов. Новая графиня будет изумительно в них выглядеть. Он представлял ее только в этих камнях, и ни в каких иных.
Образ, возникший у него в голове, на мгновение вызвал чувственное напряжение в теле. Но это будет потом, пообещал себе Джулиан. Потом он обнимет свою цыганку, станет ласкать и целовать, пока она не начнет вскрикивать в ответ и умолять его подарить ей наслаждение, пока снова не признается в любви к нему.
Джулиан понял, что теперь, услышав ее признание, хотел, чтобы она вновь и вновь повторяла его.
Он не слишком испугался угрозы Софи завернуть свое сердце в шерстяную тряпку и положить на полку. Он уже во многом понимал ее и становился все увереннее в ее любви, потому что чувствовал: Софи не может больше бороться с нежностью и страстью, проснувшимися в ней.
Элизабет была жертвой собственных диких страстей, а Софи — собственного сердца. И у нее нет сил и опыта оградить себя от тех, кто способен ее обидеть. Но как объяснить ей, что она не только нуждается в нем как в защитнике, но и должна доверить ему свою любовь?
При этой мысли он снова вспомнил черное кольцо. Джулиан нахмурился в темноте кареты. Ему не понравилось, что Софи хранит такую память о сестре. Кольцо безобразно, а Софи носит его как напоминание: глупо отдавать свое сердце мужчине, который не отвечает взаимностью.
Дарегейт с бутылкой портвейна вышел из комнаты, где шла игра, и сел рядом с Джулианом. В его глазах светилось изумление. Едва взглянув на него, Джулиан понял, что друг уже слышал о происшествии на Лейтон-Филд.
— А вот и ты, Рейвенвуд. — Дарегейт хлопнул его по плечу и устроился в соседнем кресле. — Я беспокоился о тебе, мой друг. Прерывать дуэль — дело опасное. Можно и самому получить пулю. Понимаешь, женщина и пистолет как-то не очень сочетаются.
Джулиан сверлил его взглядом, но на приятеля это не действовало.
— Где ты услышал такую чепуху?
— А, значит, это правда, — удовлетворенно проговорил Дарегейт. — Я поверил, что такое действительно могло произойти. У твоей дамы вполне хватит духа на столь отчаянный поступок. И Физерстоун достаточно эксцентричная особа.
Джулиан смотрел на него, не мигая.
— Я спрашиваю тебя, как ты узнал об этом?
Дарегейт налил себе рюмку портвейна.
— Самым незатейливым способом. И не волнуйся, уверяю тебя, никто не знает и, думаю, не узнает.
— Физерстоун? — Джулиан поклялся себе, что выполнит все, что пообещал ей в то утро на Лейтон-Филд.
— Нет. Успокойся, она молчит. Я узнал из вторых рук, от моего слуги, который виделся с конюхом, запрягавшим лошадей Физерстоун. Он сказал моему лакею, что рано утром должен был приготовить для Физерстоун коляску.
— А откуда он знает, для чего нужны были лошади?
— Похоже, слуга флиртует с одной из горничных Физерстоун, и та рассказала ему, что одна леди была оскорблена запиской ее хозяйки. Имена не назывались, так что нет никакой опасности. Очевидно, у всех участников этого события хватило благоразумия. Но, услышав эту историю, я сразу догадался, что лишь Софи могла почувствовать себя оскорбленной. И ни одна другая дама не пошла бы на дуэль.
Джулиан выругался про себя и сказал:
— Хоть одно слово кому-то еще — и клянусь, твоя голова слетит с плеч, Дарегейт.
— Ну ладно, Джулиан, не сердись. — Улыбка Дарегейта была удивительно искренней. — Это просто слухи, которые ходят среди слуг. И они скоро прекратятся. Еще раз повторяю, имена не назывались. И поскольку никто из участников сам не заговорит об этом, твои волнения напрасны. На твоем месте я был бы просто польщен. Лично я не могу назвать ни одного мужчину, чья жена сочла бы его достойным того, чтобы вызвать на дуэль его любовницу.