Оборот третий. Яйца Нимиры
Шрифт:
— Робин Миллер, — подал голос второй агент — видимо, рассмотрел её через очки. — Мир С-В86325/F. Дом действительно принадлежит ей.
Робин гордо подбоченилась:
— А я что говорю? Здесь мой дом, Сеприт — мой ученик. Мы проводим занятия. Что тут противозаконного?
— А это тогда кто? — первый агент повернулся ко мне. — Тоже ученик?
— Почти, — сказал я, — водопроводчик. Ночной вызов, двойной тариф. А если вы что-то там себе нафантазируете, то имейте в виду — у нас всё по обоюдному согласию.
Агенты впали в задумчивость. То ли фантазия заработала, то ли уж я не знаю. Я примерялся, как бы половчее выбить пистолет у того, который стоял ближе ко мне. Теоретически, ничего сложного. Бросимся вдвоём с Сепритом — я на одного, он на другого, — управимся, видали мы этого «мальчика» в деле. Но смущало то, что у меня всё сильнее болела спина. Стоял уже с трудом, борясь с диким желанием присесть на что-нибудь, а лучше прилечь. И вовсе не был уверен, что, будучи уроненным на пол, смогу подняться и бежать. Действовать надо было наверняка.
А чего ждал Сеприт, чёрт его знает, на меня он не смотрел. То ли тоже примерялся, то ли надеялся, что с поддержкой Робин сумеет проканать за безобидного ботаника.
— Свяжись с комиссаром, — сказал наконец первый агент.
Второй поднёс ко рту руку с браслетом. Доложил:
— Доброй ночи, господин комиссар! Говорит агент Флетчер.
Что думает господин комиссар по поводу доброты обозначенного времени суток, услышали даже мы с Робин и Сепритом.
— Фи, как грубо, — заметил я. — У господина комиссара наверняка не было такой учительницы, как вы, Робин Генриховна — и видите, что из него выросло?
— Это что там ещё за разговоры, нах? — рявкнул в браслете господин комиссар.
— Водопроводчик, господин комиссар, — доложил агент.
— Какой ещё, нах, водопроводчик?! Нах вы его в участок притащили, нах?!
— Мы пока не в участке. Мы на месте задержания.
— А нах вы до сих пор на месте задержания, нах?! Задание было — арестовать и доставить, нах! Какого нах вы там телитесь, нах?
— Подозреваемый — несовершеннолетний, господин комиссар, — доложил агент. — Тут рядом его учительница. Она не даёт его арестовывать.
От последовавшей далее сентенции господина комиссара о том, что и кому должны давать по ночам порядочные учительницы, у Робин запылали уши.
— Этот нах такой же несовершеннолетний, как я — балерина, нах! — рявкнул господин комиссар. — Тащите его в участок, там разберёмся, нах!
— Я поеду с Сепритом, — объявила Робин, — как лицо, замещающее его родителей.
— Учительница с ним ехать хочет, — доложил агент.
— Учительница пусть хотелку свою зашьёт, нах!
— То есть, не брать её?
Господин комиссар длинно высказался в том духе, что, конечно, не брать, и отключился.
— Руки за спину, — приказал Сеприту агент. — На выход.
— Робин Генриховна, прошу вас… — Глаза Сеприта наполнились слезами.
— Конечно, — встрепенулась она, — разумеется! Я немедленно оповещу твою тётю! Уже звоню, — вскинула руку с браслетом.
— Тётю? — удивился Сеприт. Вспомнил: — Ах, тётю!.. Ну да, огромное спасибо. Но ещё я хотел бы попросить вас довести до конца опыт. — Он кивнул на лабораторный стол. — Вы ведь знаете, насколько он важен для меня.
— Э-э-э… да? — удивлённо проговорила Робин. Но тут же спохватилась: — То есть, конечно, знаю! А что нужно сделать?
— Над тиглем греется колба, — принялся объяснять Сеприт, — температура нагрева отрегулирована. Время нагрева выставлено на часах. И нужно всего лишь, после того, как время истечёт, остановить нагрев. А содержимое колбы, — он повернулся ко мне, — может вам очень пригодиться. В качестве средства от ревматизма, — и посмотрел так, будто только что слил все пароли и явки.
— От чего? — не понял я.
— От болей в спине, — сообразила Робин. — Да, Сеприт! Конечно. Не сомневайся, мы всё сделаем.
— На выход, — повторил агент.
Сеприта нарядили в наручники и увели.
Робин заломила руки и набросилась на меня:
— И вы позволите вот так просто увести бедного мальчика?!
— Нет, ну что вы, — успокоил я. — Так просто — ни в коем случае не позволю. Обязательно подам кассационную жалобу. Вы, кстати, не в курсе, что это такое, нах? — Тьфу! Вот же зараза этот господин комиссар.
Робин оскорблённо поджала губы. Заявила:
— Сеприт бы вас не бросил! Он — настоящий мужчина.
— Вот именно, — кивнул я. — Он — на сто процентов настоящий, а у меня в спине неведомая хрень, — и наконец-то уселся на пол. — Там, на улице — Диана. От неё пользы будет больше, чем от меня, уж поверьте.
— Ох, точно! — вскинулась Робин. — Конечно же, Диана! — и ринулась прочь.
Ну, зашибись, и эта сбежала. Я остался в комнате наедине с Сепритовой алхимией.
Кое-как подполз к столу. Разглядел то, о чем говорил Сеприт — крохотную раскаленную конфорку — это, наверное, и есть «тигль», — и греющуюся над ней, держащуюся на стойке с помощью специального зажима, колбу с ярко-голубым раствором. В колбу с разных сторон были воткнуты прозрачные трубки, в неё что-то то ли втекало, то ли вытекало, а время от времени принимался валить пар — в общем, сам чёрт ногу сломит, понятия не имею, как Сеприт в этом разбирался. Лично я часы-то увидел не сразу.
То есть, увидел сразу, но не сразу догнал, что это часы. Никаких тебе цифр или стрелок — боже упаси, такие приблуды для слабаков, наверное. На столе стояли два воткнутых друг в друга стеклянных конуса. Из верхнего конуса в нижний тонкой струйкой сыпался песок. Видать, как весь пересыплется, так и конец эксперименту. Как говаривал наш жестянщик Палыч, туши горны, завтра докуём.
Сколько, Сеприт сказал, ждать-то ещё — два с половиной часа?.. Ох, чует моё сердце, а ещё больше — хребет, что хрена лысого я столько прожду! Уползать надо — на корабль, к Шарлю. Если не хочу совсем развалиться.