Оборотень
Шрифт:
Однако ждать быстрых перемен было бы неразумно, ведь старшее поколение в свое время уже получило свою порцию осуждения. Нынешних пожилых людей следует освободить от повторного осуждения, но осуждать молодых им должно быть запрещено, эти молодые лет через двадцать подвергнутся осуждению своих потомков. Монополия на морализм и в будущем должна оставаться у молодежи, которая, безусловно, внесет в нее новую струю. Эрлинг совсем недавно прочитал докторскую диссертацию датчанина Свенда Г. Юнсена, посвященную юношам, страдающим от ожирения, и их судьбе. Там было написано следующее: «Молодые люди между двадцатью и тридцатью годами, страдающие адипозо-генитальной дистрофией, как правило, продолжают жить со своими родителями и говорят, что их это вполне устраивает. У них не наблюдается оппозиционного отношения к предыдущему поколению, и им нравится, что матери о них заботятся».
Не наблюдается оппозиционного отношения к предыдущему поколению. Ученый-медик полагает, что если
Эрлинг никогда не чувствовал себя настолько старым, чтобы интересоваться моралью молодежи, он и в своей собственной был не очень уверен. Морализм, который он испытал в молодости на себе, не принес ему никакой пользы, зато внушенное им отвращение ко всему парализовало его жизненную энергию и всякое желание работать, что, по мнению Эрлинга, и было целью этого морализма. Такой морализм побуждал людей грешить как можно больше, что, безусловно, тоже входило в его цели. Наверное, именно благодаря этому Эрлинг в зрелом возрасте не возражал против того, чтобы молодежь пускалась в самостоятельное плавание, терпела кораблекрушения, сажая свои суда на мель, но испытала бы на собственном опыте, что плавание прекрасно само по себе.
Главным средством, позволяющим людям вырваться из чужого силового поля, Эрлинг считал любовь. Это положение классически подтверждается вниманием, с которым хозяйки следят за сексуальной жизнью своих служанок и горничных. В былые времена эти преследования превращались в захватывающую охоту, требовалось лишь тончайшее моральное покрывало, чтобы прикрыть им отвратительные проявления властолюбия, грубого садизма, паразитической эротики и других пороков. Если служанка, не выдержав преследований, собирает вещи и просит своего дружка отнести чемодан в такси, хозяйка остро переживает утрату, и это чувство надолго отравляет ей жизнь. Непосвященные уже очень давно объявили любовь своим главным врагом. Человек, охваченный страстью, — пленник другого заколдованного круга, он недосягаем для нас, и нам кажется, что нами пренебрегли даже в том случае, если мы ничего не лишились. Люди дошли до того, что уже не могут справиться со своим растущим страхом, ставшим как бы самостоятельным существом и вызванным тем, что кто-то счастлив независимо от них. Того, кто однажды потерял власть — а большинство, как правило, теряют ее очень рано, — охватывает оголтелая жажда власти, которую мы называем ревностью, и в будущем никакая приобретенная им власть не сможет уравновесить предыдущую потерю, даже если он будет повелевать всем миром. Мы рано оказываемся втянутыми во всевозможные завоевательные войны. Страх потерять влияние — это страх остаться в одиночестве; последней стадией страха является страх смерти. Подобный страх проявляется ежедневно в большом и малом, начиная от нашего мрачного недовольства тем, кто не поздравил нас с днем рождения или не пригласил в кафе, пригласив вместо нас какого-то Фредрика, и кончая нашим плохо скрываемым раздражением по поводу того, что Христиан, которого мы давно не видели, слишком долго переживает смерть брата. Нельзя же месяц за месяцем думать только о смерти брата, говорим мы себе, а может, и ему. Мы обижаемся на друзей, если у них есть друзья помимо нас. Мы вообще готовы запретить им встречаться с теми, кто нам не нравится. Догадка, что нам не всегда оказывают предпочтение, способна довести нас до исступления. К друзьям наших близких — мужа, жены, детей — мы относимся недоверчиво, считая их неподходящей компанией и источником всевозможных бед. Человек должен быть целомудренным и чистым, нам легче отправить его в могилу, чем узнать, что он предпочел нам кого-то другого.
Мальчик на лугу
Один человек как-то рассказал Эрлингу, какое счастье он испытал однажды в детстве, спрятавшись от всех в высокой траве. Ему казалось, что он может лежать там долго-долго, глядя на высокие облака, порхающих бабочек и прислушиваясь к играющему в траве ветру. Он открылся Эрлингу немного смущенно, но был рад, что говорит с человеком, который способен его понять и, уж конечно, не выдаст никому его тайну.
Однако это не помешало ему до смерти напугать собственного сына, которого он застал за тем же занятием. Конечно, у отца не было злого умысла, он не понимал, что делает, и в ту минуту не помнил о собственных счастливых минутах. Эрлинг видел, как напуган, пристыжен и смущен был мальчик. Как можно так замечтаться, с укором сказал ему отец.
Мальчик понял одно: его в чем-то заподозрили, но в чем именно, он не знал. Однако Эрлинг полагал, что дело в другом. Мальчик не должен был покидать очерченный круг — ведь он оказался вне надзора. Если у отца и возникли какие-то определенные мысли, то они помогли ему лишь найти рациональное объяснение своему поступку. Мальчик испытал нервное потрясение, последствия которого трудно было предугадать. Тот, кто назвал бы поступок отца вандализмом, услышал бы в ответ, что мальчик от этого не пострадал и вообще должен понять, что жизнь не всегда легка и приятна. Однако это он мог бы понять и без помощи родителей, запятнавших память о себе. Перспектива
На болотах
Течение жизни обычно сравнивают с течением реки к морю. Наверное, не следует слишком часто прибегать к этому образу: нам кажется, будто он что-то объясняет, тогда как на самом деле он лишь отдаляет нас от того, чего объяснить не может.
Образ реки подходит далеко не к каждой жизни. Когда-то давно один человек хотел избежать того, что ему приготовила судьба, он был молод и понимал одно: ему следует скрыться, переместиться в другую географическую точку, — сие заблуждение, наряду со многими другими, способствовало тому, что люди начали распространяться по земному шару и уже в наше время заселили новый континент.
Много лет этот человек пытался устроить свою жизнь, исходя из этого заблуждения, но в конце концов в мрачном смятении вернулся на родину. И снова начал устраивать свою жизнь, и снова все кончилось смятением. Так повторялось много раз. К его жизни образ реки не подходит, тут следует представить себе человека, который пустился в долгое путешествие, не имея никакого транспорта. Ему пришлось идти пешком по бездорожью тысячи миль. Однажды утром в ранней юности он ушел из родительского дома, даже не простившись. У него не было ни компаса, ни карты, он определял направление по звездам и шел. Он бродил тридцать пять лет и прожил много жизней, пока достиг цели, он жил в дальних долинах и на болотах, куда не собирался приходить и где не хотел оставаться, в своем странствии он попадал туда лишь потому, что любил окольные пути и временами переставал искать дорогу, которую ему показывали звезды. Случалось и так, что однажды на рассвете он уходил, ни с кем не простившись, из тех мест, где ему хотелось бы остаться. Он встречал по дороге много людей, и они с горечью спрашивали у него, куда он идет. Он не отвечал им, потому что сам не знал этого. Через некоторое время он забывал всех, кого знал, они становились ему чужими, так было всюду, куда бы он ни пришел, и ему никогда не хотелось вернуться в то место, которое он однажды покинул. Случалось, он встречал людей из тех мест, где побывал и где ему хотелось бы остаться навсегда. Иногда они говорили: «Нет, зря мы на него рассчитывали, мы недостаточно хороши для него». Сам же он с удивлением вспоминал свои попытки осесть в том или другом месте — и что он собирался там делать?
Наконец он достиг желанной цели и ему захотелось понять, что же все это было, но он долго сопротивлялся этому желанию и думал: не все ли равно, сейчас мне не до этого.
Однажды он понял, что обманывал себя, как обманывают многие, когда говорят, что сейчас у них нет времени, ибо ими распоряжаются случай и время, а их собственные решения и желания тут почти ни при чем. И он признался себе, что жизнь заводила его в дальние долины и болота, где ему нечего было делать и где он не находил покоя, и тогда ему оставалось только повернуть обратно, найти свой старый след и ориентироваться по звездам, пока они еще светили над ним, — так случалось много раз, и вот он в последний раз вышел на дорогу и посмотрел на звезды, большие и яркие, светившие над его головой.
Он вошел в дом и долго смотрел на тлеющие в камине угли. Когда-то мной слишком долго распоряжались другие, думал он, но вот я остался один и больше никто не распоряжается мной. Раньше я не мог выдержать одиночества, потому что воля моя была подавлена, я искал дальние долины и болота, надеясь встретить там кого-нибудь, кому я буду нужен и кто захочет распоряжаться мной. В тоске по дому спускался я в дальние долины и находил мрачные болота, где царило безумие и смятение умов, и всякий раз выбирался оттуда с большими потерями, в тревоге, отвергнутый всеми и с болью вспоминающий те годы, когда я молил, чтобы кто-то захотел распоряжаться мной.
Он стоял и смотрел на рассыпавшиеся в камине угли и чувствовал, что вся вина, в том числе и его собственная, перечеркнута раз и навсегда.
Путь к душевному здоровью и равновесию замедляет война за то, чтобы дискредитировать разум. Больные мечтатели ведут ее с добрыми намерениями, а религиозные демагоги, цель которых обезвредить чужой разум, — со злыми. В обозримом будущем эту войну не выиграет никто, ибо нападающие не могут открыто нападать на разум, не доказав тем самым, что и они тоже вынуждены прибегать к его помощи. Однако, как и все войны вообще, эта война тоже распространяет свою заразу. Особенно усиливается война против разума перед очередными политическими выборами, когда люди, управляющие партийными двигателями, любыми способами пытаются достичь контакта с теми туманностями, которые обычный человек считает своим разумом. В последние дни перед выборами они сами окончательно превращаются в чернь. Другого пути к голосам избирателей не существует, и, должно быть, демагоги правы в своем презрении к избирателям, но в то же время они оставляют опасные улики, показывающие, что народное правление — это обман. То, что мы слышим, — это не голос народа, а эхо голосов демагогов. Они выдвигают и выбирают самих себя.