Оборотень

Приходько Олег Игоревич

— Он мне показывал много фотокарточек, но все сделаны на выступлениях. А женщина… У него в ванной висела карточка одной. Я еще спросила, кто это, он сказал — поклонница.

— Где — в Витебске? — уточнил Зубров.

— Почему?.. Здесь… то есть в Реутове.

— В ванной?

— Да. Прямо на зеркале. Кажется… Или рядом… Красивая такая.

— Что на ней было?

— Ну, женщина. Молодая.

— Да? — переспросил Зубров. — А я обыскал квартиру дважды и никакой фотографии не видел. Куда же она

девалась? Вы ее не забирали с собой, когда бежали из дома Черепанова, Пелешите?.. Ни в карманах одежды убитого, ни в мусорном ведре ее нет.

Акинфиев понял, куда клонит хваткий коллега. Не ушла его игра и от опытной адвокатши.

— Не знаю… я не забирала. Зачем мне?

— Испарилась, что ли? — усмехнулся Зубров, встал из-за стола и подошел к подследственной вплотную. — Или не было никакой женщины на фотографии? И вы нам тут, извините, лапшу вешаете, чтобы оправдать версию об убийстве из ревности вашей соперницы! Которую вы никогда не видели и которая появилась, должно быть, из воздуха, зарезала ножом Черепанова и удалилась, не оставив следов в квартире, но оставив на рукоятке ножа отпечатки ваших пальцев, а на лезвии — его кровь?! А, Пелешите?

Девушка побледнела, подобралась, точно ожидала удара; глаза ее тревожно забегали по лицам мужчин и женщины.

— Но это правда! Я видела фотографию в ванной! — почти выкрикнула она следователю.

— А текст? Какой-нибудь текст на фотографии был? — в том же тоне рикошетом спросил Зубров.

— Нет! Может… может, там сзади что-то было написано…

— И вы не полюбопытствовали?

— А зачем? Я же не знала…

— Почему вы раньше ничего не рассказывали об этой фотографии?

— Вы не спрашивали. А сама я забыла и не вспомнила бы. Я же не знала, что это важно.

— Сможете опознать эту фотокарточку? —Да.

— А почему вы ее запомнили, Пелешите? Не выспались, выпили, наутро болела голова, сильнейший стресс, как вы утверждаете. Черепанов мертв, кровь, попытка скрыться, страх, арест. А какую-то карточку запомнили и сможете опознать?

От этого вопроса литовка растерялась и сникла.

— Он сказал тогда, что я… лучше, — пробормотала она после томительной паузы.

— Лучше, чем кто?

— Ну… чем та — на фото.

— Имени ее он не назвал? — улыбнувшись украдкой, спросил Зубров.

Зубров достал из папки фотографию солистки «Мига удачи» Елены Клейменовой, из бумажника — фото своей молодой жены и положил обе карточки на стол:

— Какая из них?

Пелешите внимательно посмотрела на фотографии, покачала головой.

— Нет, — твердо сказала она, — это не те. Вот ее я знаю, — девушка ткнула пальцем в Клейменову. — Лена, их солистка новая. А та была в купальнике. У моря.

К столу подошел Акинфиев и выложил цветную ксерокопию с фотографии Шарон Тейт:

— Она? — спросил

старик. —Да.

— Вы уверены?

— Точно, это она.

— Раньше вы видели где-нибудь такую фотографию?

— Нет. Раньше не видела.

Зубров с Акинфиевым переглянулись. Оба понимали, что последует за этим опознанием.

* * *

Если бы речь шла о соединении дел в одном производстве, то постановления Акинфиева, равно как и Зуброва, было бы достаточно. Но дело, по всему, обещало стать резонансным, и следователи выложили свои соображения Шелехову.

Начупр сник, глотнул корвалолу прямо из пузырька, поморщился и наконец глубокомысленно изрек:

— Было бы что соединять.

Молодого и неопытного Зуброва сей эзопов афоризм оставил равнодушным. А старик Акинфиев с сожалением, хотя и не без скрытого торжества, мысленно парировал: «Куда же вы теперь денетесь, голуби!»

Уголовно-процессуальный кодекс предписывал возобновить производство по делам Авдышева и Конокрадова постановлением прокурора. В воздухе пахло серийным убийством.

В обшитый полированными панелями кабинет они завалили всем колхозом, избрав хорошо проверенную тактику «посоветоваться с мудрейшим из мудрых»: Акинфиев с Зубровым, «крутой опер» Рыбаков (с застывшей на губах полуулыбкой — не то восхищения прозорливостью Акинфиева, не то недоверия), правая рука Фирмача Жора Глотов и стажер прокурора Демидова Теплинский, за малый рост и толстые линзы очков прозванный Микроскопом.

— Ну-с?.. — пощелкав массивной настольной зажигалкой, нарушил Шелехов затянувшуюся паузу. — Красиво девочка поет! А вы уверены, что это не инсценировка?.. Выкинула стакан и бутылку…

— А нож оставила, — с ученым видом знатока парировал не по рангу невыдержанный Микроскоп.

Все посмотрели на него с укором. Юный очкарик не знал, что на такие выходки тертый калач Шелехов отродясь не клевал. Глотов пнул стажера коленом.

— Не поет, Василий Михайлович, — подыгрывая настроению шефа, с деланной грустью заговорил Зубров и зашелестел бумагами. — В крови Пелешите обнаружили снотворное, производное бензодизепина. Трудно поверить, чтобы она перед тем, как прийти к любовнику, наглоталась снотворного. А потом — пыль…

— Какая еще пыль? — вскинул брови хозяин кабинета. Зубров получил заключение лаборатории за десять минут до визита к начальнику; что же до Акинфиева, то он и вовсе о нем не знал.

— Обыкновенная комнатная пыль, — перехватив красноречивый взгляд следователя, заговорил криминалист Глотов. — Кто-то беспорядочно вытер ее под кроватью. Частицы этой пыли я обнаружил на косяках, в ванной комнате и на входной двери — на уровне плеча. Ни на одежде Черепанова, ни на одежде Пелешите такой пыли нет. Квартиру Черепанов не убирал.