Оборотень
Шрифт:
— Может быть, я про это не думала. Хотя из этого вряд ли что получиться.
— Позволь, но почему?
— Кто захочет лечь в постель с таким чудовищем и это нужно будет сделать не один раз, пока не будет уверенности в том, что ребёнок существует. Это раз. А второе, — дети растут и ему, наверняка, захочется носить имя отца. Ведь граф, вы знаете, какой статус у незаконнорождённых. Бастрюкам не сладко живётся на этом свете.
Он какое-то время шёл молча, а потом, волнуясь, заговорил:
— Княжна, с моей стороны это дерзость, но если такие услуги вам понадобятся, я готов их оказать. И письмо вам оставлю с признанием ребёнка, для меня это будет, как награда, я о таком и не мечтал. Знать, что после меня останется существо с моими глазами, улыбкой. Я постараюсь сложить голову достойно, чтоб у вас и ребёнка не было к моему имени претензий.
— И вы граф сделаете это?
— Если будет на то ваша воля.
— Это заманчиво, но жестоко по отношению к вам. Я не могу воспользоваться вашей минутой слабости или жалости ко мне.
Притянув её к себе, он убрал шарф с её изуродованной половины лица и, найдя губы, поцеловал. Она, замерев, пережила это и, заплакав, уткнулась в его грудь, обтянутую плащом.
— Я обидел?
— Вовсе нет, вы подарили мне счастье познать ещё и это. В моей короткой жизни не было такого, и уже теперь никогда не будет.
Переходя все барьеры приличия и дозволенности, он вновь притянул её к себе, покрыв солёное от слёз лицо поцелуями и обласкав неподвижный рот, проник вовнутрь. Княжна, изумлённо открыв большие, давно переставшие светиться радостью глаза, охнула и замерла в его руках. Её застывший взгляд не сходил с его лица, ловя на нем всё, что происходило сейчас в нём. Она ждала, что проявится непременно чувство отталкивающей брезгливости, неприятные ощущения от прикосновения к её уродству, насилование графом себя к близости с нею, но ничего этого не происходило. Перед ней было, охваченное волнением лицо, близкого ей, решительного человека. Софья растерялась.
— Это такая жертва с вашей стороны, я не могу её принять.
Но он смущённо заявил:
— Это с твоей стороны, невероятная жертва принять в свои безвинные объятия, такую сволочь как я. Не противен и нужен, бери и пользуйся.
После недолгого раздумья она решилась, только просила:
— Только прошу, об этом никому не слова…
Первое время она опутывала голову на ночь шарфом, пряча уродство под ним, а ещё пыталась проснуться раньше его и уйти, чтоб он не видел её при рассвете. Но очень скоро граф разгадал её манёвр и принял меры. Шарф просто сбрасывал с кровати, а утром держал крепко в своих объятиях, чтоб не сбежала. Привыкнув к этой родственной по несчастью душе, он с тоской, ждал момента, когда она объявит о своей беременности и ему придётся покинуть её одну с ребёнком в этом хищном мире. Попроситься остаться он никак не мог. А она, зная, что носит под сердцем ребёнка, всё тянула и тянула время, не желая окончания сказки и его отъезда. Просыпаясь по утрам с надеждой, что именно сегодня найдёт в себе силы и объявит ему о беременности. Но он, нежно и бережно целуя, жарко прижимал к своей груди, и она вновь откладывала. Они так привыкли к своему такому положению, что перестали обращать внимание на всякие мелочи и предосторожность. А однажды даже забыли запереть дверь, и их секрет стал известен князю. Заподозрив что-то неладное, князь вошёл в комнату без предупреждения. Во-первых, дочь стала часто закрываться. Во- вторых, была весела. Он пытался смотреть вполглаза, слушать вполуха, но тщетно, а тут такой случай — открытая дверь. Завидев спящего в её постели мужчину, он меж тем не стал поднимать шума. Наоборот, ушёл в свой кабинет, посидел неподвижно, ни на что не глядя, ничего не замечая, но потом словно бы решив для себя нужное и главное, провёл по лицу рукой и поднявшись вышел. Спрятавшись и подождав ухода дочери по своим делам на кухню, зашёл в её комнаты поговорить с графом.
— Не надо оправдываться, только слушай, буду говорить я. — Сходу заявил он, не ждавшему ничего подобного гостю. — Если ты не будешь измываться над моею дочерью, я тебя не обижу. Только всё должно быть по закону. Естественно, Софьюшка не должна ничего знать о нашем разговоре. Теперь говори ты.
— Князь, я мерзкий человек, и не могу сделать Софи счастливой. Я не достоин её руки. Поймите меня правильно. Я очень уважаю вашу дочь, чтоб сделать её несчастной.
— Зачем же ты мучился, спал с ней, если ты отказываешься от состояния? — не понял такого поведения родитель.
— Прежний Владимир, князь, наверное, был бы рад, но всё изменилось. И то, что вы видели, всего лишь возможность спасти её. У неё был замысел уйти с нищими, навсегда из этой жизни. Я подумал, что если у Софи будет ребёнок, то непременно появится стимул жить. Она говорит, что у вас есть дальнее поместье, уедет, и будет там… Князь, поверьте, ничего не действует столь пагубно на мысли человеческие и душу, как одиночество. Я знаю что говорю. А вдвоём с ребёнком ей будет куда, как интереснее, она будет занята, чувствуя свою значимость и пользу.
Князь выразил не только своё неудовольствие, но и непонимание:
— И кто мешает вам граф поехать вместе с ней.
Но Вольдемар упёрся:
— Это не возможно…
— Да, почему, чёрт тебя подери! — рявкнул он.
Граф, чтоб не накалять обстановку, вынужден был объясняться:
— Вы вникнете в мои слова, князь. Она будет презирать меня, подумает, что я за деньги продался, а я не могу, чтоб она так думала про меня. Это мне важно.
— А я — то подумал, что боитесь сгинуть в деревенской глуши. Она только что повзрослела став необыкновенно милым и скромным созданием и вдруг такое несчастье. Она ничего ещё не успела, ничего… — Князь обмяк. Походив с заложенными за спину руками, вдруг спросил:- И что с вашим делом, граф?
Ветров не сразу сообразив, уточнил:
— Какое дело вы имеете ввиду?
— Ребёнок есть или его нет? — дыша в лицо жаром нетерпения, спросил он.
Граф развёл руками:
— Должно быть я так грешен, что Бог даже в этом мне отказал.
Раскрасневшаяся от подслушанного разговора Софья, войдя в комнату, хлопнула поднос с едой на стол с такой силой, что мужчины вскочили. Её знобило от того, что отец в курсе её дел и уже пытался купить для неё Владимира.
— Папа, как вы могли… — вскричала она. — Это будет для него таким наказанием. О, я даже не смею подумать об этом! Сами ужасаетесь тому, что со мной можно спать без денег и предлагаешь жениться ему на мне. Как же он будет жить с таким чудовищем. Да ему эти твои деньги поперёк горла встанут. Поднос громыхнул об пол, разлетевшийся на кусочки фарфор, усыпал всё вокруг.
— Тихо, тихо, — метнулся к ней граф, на руки которого, она сползла, потеряв сознание.
Оба заметались в поисках помощи. Послали за лекарем. Приехавший доктор, проведя с ней полчаса, отозвав обоих, поведал о возможном пополнении в их семье. О, сколько радости то известие принесло. Отблагодарив и выпроводив доктора, довольный князь попросил у обеспокоенных домашних времени.
— Дайте время мне продумать, что я могу сделать, и я вам всё расскажу. Сейчас же могу известить вас в том, что ничего страшного у Софии доктор не нашёл. Даже наоборот. Но прошу, дать мне время и подождать.
Отослав всех, он вернулся в комнату Софии и принялся за Владимира. Он не петлял, а заявил прямо:
— Граф, смысла в вашей глупости не вижу. Будет ребёнок, а вы голову сложить собрались на Кавказе. Не хотите за деньги живите так, кто вас неволит то.
Ветров поморщился.
— Князь, вас не поймут. У меня плохая репутация. Я скомпрометирую вас и Софи.
Князь, похлопав на него глазами и пососав трубку, изрёк:
— У меня одна дочь, какого дьявола мне до мнения людей. Хотите в имение, Бог с вами езжайте туда. Обвенчаетесь завтра и живите себе, как хотите. Хоть здесь, хоть там. — Встретив столь неожиданно настойчивое сопротивление графа, князь добавил. — Вот остаётся только пожалеть о прежнем Владимире, с ним бы я быстрее договорился. Тот бы не оказался таким болваном, чтоб отказаться. Может, всё же подумаете граф?