«Оборотни» из военной разведки
Шрифт:
Не объявляя его никому, вы расспросите всякого замечательного офицера, как бы он поступил на вашем месте; вы не оставите неуслышанным ни одного мнения, ни даже совета от кого бы то ни было, хотя бы от стоящего на низком месте, зная, что иногда Бог может внушить и простому человеку умное мнение.
Для этого вы не станете собирать военных советов, зная, что не в преньях и спорах дело, но поодиночке выслушаете каждого, кто бы ни захотел с вами поговорить. Словом, вы всех выслушаете, но сделаете так, как повелит вам ваша собственная голова; а ваша собственная голова повелит вам разумно, потому что всех выслушает…»
Не хочет нынешняя власть прислушаться к разуму и правде простых людей, в друзья и поводыри она взяла глупость и ложь.
Как-то к Стороженко зашел друг по службе, ставший генералом, часто вылетавший в Чечню в служебные командировки.
— Знаешь, Николай, — заметил он, — я понял одно в этой авантюре: крупное чиновничество в Москве заинтересовано поддерживать войну, потому что оно делит навар с нефтяными королями. Заметь, бомбили практически всю республику, а завод по переработке тюменской нефти и другие промыслы ни федералы, ни абреки не тронули. А вот другой парадокс этой войны: идет сеча, а деньги, большие деньги, направляются на какое-то строительство. Какого черта восстановление при бойне? Вот где взрывами списываются деньги налогоплательщиков и расползаются по грязным карманам.
— Ты прав, Володя, но я вижу ещё один феномен. Это первая война, которая в печати, на радио и телевидении показывается соотечественникам глазами и голосами врага — вооруженных и воюющих сепаратистов. Солдаты и офицеры — сыновья рабочих и крестьян — изображаются уродами, вампирами, рохлями. СМИ их просто размазывают, тогда как об истинных инспираторах войны молчат.
— Кто платит, тот и заказывает музыку, — вставил генерал.
— Я думаю, это не просто солидарность неких изданий и телестудий из-за финансовой зависимости их от «денежных мешков», в том числе и противной стороны. Это показатель также дикого кризиса нашего общества…
Сын Николая вернулся с войны живым и без ранений, чего не скажешь о психике. Он больше молчал, жаловался на цветные сны, в большинстве случаев с кроваво-красным фоном. О его поведении больше рассказывали сослуживцы, считая, что с ним в разведку можно было идти в любую минуту.
Такая оценка сына — высшая награда для отца.
Тень абвера
Смирясь в покаянии, душа получает свою высоту.
Несколько лет назад Николаю довелось пройти речным круизом на теплоходе «Молдавия» по голубой дороге Европы — Дунаю — от Будапешта (Венгрия) до Пассау (Германия) и обратно.
Для Стороженко Венгрия осталась в памяти страной лейтенантской юности, где в гарнизонах он нарабатывал опыт живого контрразведывательного ремесла. Венгерскую столицу он любил и знал хорошо, поэтому прилёт в Будапешт освежил приятные воспоминания тридцатилетней давности.
Аэропорт, автобус, размещение на теплоходе, обзорная экскурсия по городу — и «Молдавия» тронулась в путь в сторону Австрии. Прошли Словакию и, наконец, оказались в Германии, в городе Пассау. Кстати, в этом городке работал таможенником отец бесноватого фюрера, а сам юный Адольф здесь же чуть не закончил свое земное пребывание. Он тонул на реке Инн, и его спас сверстник, которого Гитлер потом, со слов гида, сгноил в концлагере как оппозиционера.
Стороженко знал, что недалеко от Пассау расположена столица Баварии Мюнхен, где зарождалось нацистское движение и где будущими фашистами в ноябре 1923 года был организован «пивной путч» с целью сбросить баварское правительство, а затем пойти на Берлин и ликвидировать ненавистную им Веймарскую республику. Тогда у них ничего не получилось, а самого фюрера власти упекли в темницу, сделав его узником камеры № 7 Ландсбергской тюрьмы. Николаю хотелось побывать в этом городе и взглянуть на приснопамятный пивной подвал, откуда капитан Эрнст Рэм призывал к действиям.
Экскурсия в Мюнхен состоялась… Подвал предстал во всем великолепии: играл небольшой духовой оркестр, заводилой, конечно же, был трубач-виртуоз.
За дубовыми длинными столами сидели с литровыми кружками пива краснощекие баварцы в традиционных костюмах — кожаных бриджах и зеленых жилетках под тёмно-зелёным сукном курток. Они гоготали с неподдельной искренностью, живо обсуждая какие-то, вероятнее всего, смешные истории. Сновали молчаливые официанты. Николай с женой тоже присели за столик.
Заказали по кружке знатного золотистого местного напитка.
Вдруг к ним подошел старик-незнакомец и на ломаном, но достаточно понятном русском языке спросил:
— Вы ест рузкий?
— Да! — ответил Николай.
— Я немец. Звать миня Курт. Услышаль рузскую речь — захотель говорить с вам. Меня восемьдесят пять. Я старый человек… Я биль в Россия…
Выглядел он гораздо моложе своих лет, — румянец на щеках, прямая походка, моложавое лицо, густая копна белых с ржавыми прядями волос, какие бывают у некоторых людей в глубокой старости. Курт рассказал, что воевал в России, был пленён и возвратился в Германию только в 1953 году.
— Когда и где вам пришлось воевать? — поинтересовался Николай, готовый услышать банальную историю о насильно мобилизованном на фронт рабочем.
— Много воевать. Тяжело было везде — Орша… под Москвой — Крюково, Сталинград… Я биль в абвере, это, нет, нет, не гестапо… разведка Канарис. Понималь? Биль офицер — капитан.
И вот здесь Николаю вспомнился майор Деев, воевавший с абвером. Может, они и сходились где-то в незримом клинче? Вот как жизнь устроена: советский контрразведчик и абверовец разговаривают в пивной, где Гитлер и Гиммлер разражались азартными пропагандистскими речами, создавая Третий рейх.
Николай заинтересовался подробностями его участия в битве под Москвой, так как готовил статью на эту тему для газеты. И вот что он рассказал.
— Зимой мы ворвались в Крюково, что на севере Москвы. Посёлок запомнился лютым холодом, пронизывающим ветром и… моим дурным поступком. Я отобрал у девочки шерстяное одеяло и снял с ног валенки — большие не по росту. Она так перепугалась, что даже не заплакала. В одеяле я тут же вырезал посередине отверстие, — получилось своеобразное «пончо». А девочка мышонком шмыгнула в подворотню. Бежала в одних носках. О, как мне помогли эти вещи, они мне спасли жизнь! Я с ними не расставался до самого Сталинграда, где и попал в плен…