«Оборотни» из военной разведки
Шрифт:
А теперь о самом главном — мятеже, путче, восстании — называют по-всякому. Лжедемократы назвали происшедшее мятежом. Стороженко же назвал это событие восстанием против ельцинского агрессивного режима. Он считал, что в авантюре, происшедшей 3 и 4 октября, повинны обе ветви власти. А в первую очередь пострадали оболваненные москвичи.
Слушая передачи телевидения и радио, читая официальную периодику, Николай приходил к мысли о полной схожести их содержания с вещанием доперестроечного периода, когда хвалебные оды вождям и их политическому курсу являлись обязаловкой. Власть платит тем, кто крутит ей музыку. Оппозицию же к голубому экрану правители не подпускали. В ответ на политическое хамство последняя вынуждена была создавать свои органы информации, которые, естественно, противостояли проправительственным «говорящим и пишущим головам».
У обывателя всегда существует недоверие к официальным источникам: слишком профессионально они врали, что вызывало у людей протест против неприкрытой лжи. Экономические промахи, астрономические займы и кредиты, популистские обещания, постоянно снижающийся уровень жизни, опротивевшее всем противоборство ветвей власти, опасная суверенизация по рецептам президента, — всё это заставляло задавать себе и близким вопрос: куда мы идём?
Средства политического оболванивания людей успокаивали общество скорыми подвижками. Президент к месту и не к месту хвастался всенародной поддержкой. Какой? В референдуме принимала участие одна треть населения, а если учесть подтасовки тех, кто считал голоса, то картина «всенародной избранности» сомнительна.
3 октября зажатые омоновцами с 21 сентября люди решили прорвать кольцо щитов и бронежилетов. Что же сдетонировало автоматно-пушечный огонь, большую кровь и сотни смертей ни в чем не повинных граждан?
Во-первых, многотысячный марш демонстрантов, прорвавших милицейский кордон на Крымском мосту. Во-вторых, провокационная стрельба еринских снайперов из мэрии по парламенту — искра обернулась пламенем. Москвичи бросились на цепи омоновцев, блокирующих здания гостиницы «Мир» и мэрии. Началась сшибка. Не надо быть опытным следователем, чтобы по следам пуль на стволах деревьев понять, кто и откуда стрелял по людям. Шквал стихии разрастался, превращаясь в вал мести и жестокости. Вот он, Пушкинский бунт!
Сначала пала мэрия на Калининском проспекте, потом двинули на телецентр «Останкино», не дающий руководству парламента сказать слово от демократической оппозиции. У телестудии собралось много митингующих, просто зевак и любопытных хроникёров «эпохальных» событий. Среди моря негодующих граждан находились и сторонники президента. Толпа всё настойчивее и злее требовала допустить представителей инакомыслия в телестудию. Вскоре прибыли на грузовиках оборонцы Белого дома во главе с генералом А. Макашовым. В момент народного напора на двери «Останкино» «сторожа» телецентра ударили со страха из автоматов и пулемётов. Охранников неожиданно огнём поддержали БТРы.
Стремительно летящие трассеры, горящие легковые машины и душераздирающие крики раненых слились в какую-то дикую картину столичной бойни. Стоны, проклятия и зовы о помощи были слышны везде. Люди — одни прятались за деревьями и бордюрными камнями, другие — ползли, третьи — бежали, падая, сраженные пулями. Потом все рассредоточились, оставив на асфальте не один десяток убитых и раненых, просящих пощады у добивающих их омоновцев. Прибывшие на БТРах дополнительные силы Ельцина довершали расстрел граждан…
А наутро начался варварский расстрел парламента. Из танков! Все эти картины своими глазами видел Николай Стороженко. Правду нельзя скрыть! Тем более телевизионщики из побоища устроили кровавое шоу. По людям, в центре столицы России, стреляли из орудий. Свои по своим.
Николай стоял рядом с кинорежиссером С. Говорухиным, который катал желваки и кричал:
— Мерзавцы, что же вы делаете?
Потом Говорухин напишет: «4 октября в 10 утра я наблюдал, как расстреливали парламент. Теперь мы знаем — в здании было много женщин и детей. Мы, зеваки, стояли на мосту, видно было, как на ладони. Свидетельствую: ни один защитник Белого дома не мог стрелять в нападавших — прямо за цепью солдат, вплотную к ним, стояли толпы зевак, поэтому и не разгоняли их. А танки, бившие прямой наводкой, стояли за нашими спинами».
Ударила танковая пушка. Снаряд разорвался внутри здания. Толпа на мосту возбуждённо закричала. Стороженко подошел к двум старикам, разговорился с ними. Оказалось, фронтовики-ветераны. Один из них сказал:
— Расстреляли Россию! Можно идти домой. В России начались окаянные дни.
К вечеру Белый дом сделался черным от копоти пожаров. Выгорело полностью несколько верхних этажей. Сгорела большая библиотека, вся правительственная документация, направляемая на рассмотрение в законодательный орган. Дом стоял мёртвый, глядя пустыми глазницами окон на кровавый закат. Президент гордился вместе с силовыми министрами П. Грачевым и В. Ериным стратегическим успехом предпринятого безумия. В газетах запестрели заголовки-плагиаты: «Демократия должна быть надежно защищена!» Эти слова говорил когда-то В. Ленин о пролетарской революции. Новый вождь не только повторил их, но и защитил свой трон таким образом от народа.
Говорят, Нерон от вида подожженного им Рима испытывал сладострастие. А что чувствовали парламентско-президентские нероны, поджигавшие Москву и направлявшие ОМОН латников то к «Останкино», то к Белому дому? Явно они думали не о людях, не о перемирии, не о компромиссах, а о своих интересах. Не волновал их вопрос, что Россия недосчитается многих прекрасных парней и девушек, так нужных для будущего строительства страны, и что пострадает демократия.
Глава государства, не обеспечивший личной безопасности подданных, способствующий расколу общества, а тем более санкционировавший орудийный расстрел граждан, должен предстать перед народным судом.
Американская телекомпания Си-эн-эн загодя удобно расположила телекамеры в ожидании большой крови. Ночью они уже знали о предстоящем штурме, поэтому с разрешения городских властей заняли крыши нескольких высоких зданий напротив Белого дома…
Точно передал атмосферу тех смутных часов по свежей памяти их свидетель, известный русский поэт Георгий Зайцев в стихотворении «Я это видел…», написанном 5 октября 1993 года.
Над Белым домом черные дымы, И Си-эн-эн показывает миру, Как танки бьют, как беззащитны мы… И вся Москва уже — подобна тиру. Чернеет обожженная душа, Когда снаряды русского замеса Взрываются, обыденность круша, И защищают чьи-то интересы. Душа черна (расстрелян русский Съезд!), Как Белый дом, черна и молчалива. И зреет, зреет яростный протест Неслыханного русского мотива.После побоища на следующее утро Стороженко побрел, как побитый, к расстрелянному зданию. Белый дом стоял закопченный и безглазый. Дымились кое-где оконные проёмы. Около стадиона лежали неубранные трупы молодых людей. Пройдя метров пятнадцать, Николай наткнулся на тело паренька лет восемнадцати в клетчатой рубашке и синей джинсовой куртке. Он лежал на боку. Два входных пулевых отверстия были чуть видны на спине. На вылете пули разворотили брюшину и часть бедра. «Изверги, против своих применяли пули со смещенным центром, или, как их называют в народе, „кувыркающие“,» — подумал Стороженко.