Обращенный к небу. Книга 2
Шрифт:
Сказал и пошёл прочь.
Вышеслав – а по-простому Вишко – сидел на большой скамье таверны, где подавали всем подряд, и чужеземцам тоже, и хотел есть. По осадному положению цены на еду подскочили изрядно, и потому Вишко ел один раз в день, да ещё вечером, и теперь ждал наступления нужного времени. Ни пива, ни вина ему вообще не полагалось, но не потому, что не было денег или всего этого из-за войны здесь не подавали – ему это было строжайше запрещено. Запретил ему это хозяин, отправляя его год назад сюда, в Херсонес. И всё это время Вишко не пил хмельного: ни вина, ни даже слабого эллинского пива, когда оно ещё было не таким дорогим. Теперь же в городе в основном пили тёплую водицу, выдаваемую в одну и ту же пору на площадях. Выдавали немного, и жажда была теперь постоянным спутником осаждённых.
Вишко вздохнул и взглянул в окно. Солнце будто застыло в белёсом небе. Вишко скрестил руки на груди и хмуро посмотрел на сидевшего напротив него мужичка. Мужичок зарос волосом до самых бровей, имел мало зубов и жадно жрал кусок старого вола и заедал редькой. Вишко сглотнул тягучую слюну и отвернулся, пожалев, что пришёл сюда раньше нужной поры. В дорожном доме, где он жил, ему опостылело донельзя, но переселяться куда-то ещё не было денег – их и так оставалось совсем немного.
…Когда он уже принялся за еду, не торопясь и обстоятельно жуя, он понял, что брат что-то ему говорит. Обняв тарелку и закрыв её по возможности собой (чтоб не стащили куска), Вишко замер и закрыл глаза. Поняв всё, что сказал брат, и повторив про себя для того, чтоб не забыть, Вишко открыл глаза и проверил, ничего ли не пропало из тарелки. Всё было в порядке, только напротив него, там, где раньше сидел лохматый мужичок, теперь находился здоровенный норманн и сверлил его единственным глазом.
– Каким богам так молишься? – спросил норманн по-эллински, увидев, что Вишко открыл глаза. Тот молча принялся за еду. Норманн от скуки хотел поговорить, но Вишко твёрдо прикидывался глухонемым, и одноглазый отстал.
Целый день у Вишки ушёл на то, чтобы раздобыть кусок пергамента. Ещё при свете солнца, норовившего заползти за дома Херсонеса, он отыскал на улицах города укромный уголок, где он мог оставаться незамеченным, но сам увидел бы всякого ещё издали, и принялся за работу.
За кусок пергамента ему пришлось заплатить дорого, и на чернила он тратиться не стал, решив писать собственной кровью. Надрезав кожу у левой мышки, он макнул в набежавшую алую каплю загодя отточенной палочкой и взялся за дело. Найди у него кто-нибудь этот пергамент с нанесённым рисунком, и ему не позавидовал бы даже невольник – Вишко изобразил крепость Херсонес, обозначив крестиками тайные колодцы с водой, о которых давно был наставлен хозяином.
Братьев близнецов Вышеслава и Святослава захватили в плен в разорённой деревне норманны, когда братьям было по четырнадцать лет. За дикий норов (в пути мальчишки не единожды пытались удрать, умудрившись покалечить двоих своих сторожей) их решили разлучить, продав одного торговцу живым товаром в эллинском Херсонесе, а другого – владельцу персидского каравана, уходившего бог знает куда. Оставшегося в Херсонесе Слышка случайно встретил молодой священник Зосима, почти сразу, как братьев разлучили. Он увидел его на площади, куда по обыкновению приводили рабов на продажу. Зосиму привлёк юный славянин: он сидел на специальном помосте в кандалах и горько плакал. Рабы, добравшиеся до этого помоста, редко плакали, разливая слёзы по дороге сюда, поэтому Зосима спросил парня, почему тот плачет, и тот сказал, что его брат вывихнул руку и ему больно.
– А где же твой брат? – спросил Зосима, уже собираясь уходить, и тут услышал, что брата увели с караваном восточные купцы ещё три дня назад. Зосима задержался и спросил:
– Так что же ты плачешь, у него теперь и рука, верно, зажила?
Парень упрямо повертел головой:
– Нет. Он её сейчас вывихнул. Хотел бежать, да ему не дали.
Зосима удивлённо воскликнул:
– Откуда тебе это может быть известно?
– Брат пожаловался, – ответил странный юноша.
Зосима и раньше знал, что близнецы чувствуют, когда что-то случается друг с другом даже на большом расстоянии. Но эти два славянских язычника умели читать помыслы друг друга словно письмена, отправленные с почтовым голубем, но только гораздо быстрее, как если бы один из их богов Перун сам переносил их на кончике своего огненного посоха.
Зосиме удалось догнать ушедший караван и выкупить Вышеслава у персидского купца. Святослава Зосима тоже купил – так братья воссоединились. И со временем стали самыми доверенными слугами эллинского попа. Зосима сделал их свободными и хорошо платил. Кроме прочего, сразу после того, как братья оказались вместе, он отвёз их по морю в Константинополь, где кривой таинственный человек с варварским именем Вепрь обучил их диковинным умениям, которых не знали даже стражники самого императора.
На рассвете Вишко осторожно вышел из дорожного дома под светлеющее небо и двинулся к южным стенам города. Ни души не было видно на улицах, только дозоры бряцали оружием то тут, то там, но Вишко давно изучил все их передвижения и умело не попадался на глаза. Наконец край белёсого неба придвинулся – стена была рядом. И тут из-за стены дома прямо перед Вишкой вышел стражник с копьём наперевес. По усиленной броне было видно, что он из настенной охраны.
– Стой! – сказал он по-эллински. – Кто таков?
Вишко съёжился и очень тихо ответил по-славянски:
– Не гневайся, воин! Я заблудился…
– Язычник! – сказал стражник уже по-славянски и недобро ухмыльнулся. Мёртво отсвечивающий наконечник копья придвинулся к груди Вишко:
– Отвечай, языческая собака, что ты тут делаешь? Или не знаешь, что по осаде никому не дозволено выходить на улицы ночью, кроме воинов императора?
Вишко крупно трясся, прижимая ладони к груди, словно стараясь защититься от копья. Его губы лепетали:
– Я не язычник… крещённый… Не… не гневайся… Я заблудился… я…
– Ты раб?
– Н-нет, я с-свободный… И…
– Так можешь снова стать рабом! – сказал стражник, поднимая копьё и насмешливо разглядывая Вишко. – А ну, ступай за мной!
– Но, господин… Я вовсе не язычник!.. – испуганно лепетал Вишко, не двигаясь с места и ещё сильнее втягивая голову в плечи. Стражник нахмурился:
– Молчи!
Он шагнул к Вишко, намереваясь схватить его за шиворот, но перед ним уже стоял совсем не испуганный человек – Вишко выпрямился. Стражник успел увидеть холодный прямой взгляд, потом Вишко молниеносно перехватил его протянутую руку и нырнул под мышку. Вишко придержал сползающее в пыль тело, вынимая свою палочку, которой писал накануне, из шеи стражника. Обернулся, посмотрев, нет ли кого, ощупал мертвеца, достал нож и двинулся дальше – туда, откуда минуту назад вышел воин.
Уже стали видны бойницы стены, когда Вишку окликнули по-эллински:
– Эй, Василис! Где ты ходишь?
Вишко уверенно ответил на чужом ему языке:
– Посмотрите, кого я к вам привёл! Языческую собаку!
Послышались удивлённые возгласы, когда Вишко вышел, словно вытолкнутый кем-то и предстал перед двумя воинами.
– Эге!.. – успел сказать ближайший к Вишке стражник, и больше уже ничего никогда не довелось ему произнести. Вишко мгновенно перерезал ему горло и кинулся вихрем на другого. Тот только и успел, что вынести наполовину из ножен свой укороченный меч, как из него вылетел дух. Вишко хищно огляделся: больше поблизости не было никого, и до ближайшего дозора, как в одну сторону, так и в другую, было не меньше четверти полёта стрелы. Он нырнул под деревянный навес у башни, в которой обычно скрывались от непогоды стражники, и нашёл лук и стрелу. Вишко присел и деловито и сноровисто принялся за дело. Заранее припасенной бичевой он накрепко примотал кусок пергамента к древку стрелы, обрезал болтавшиеся концы, подхватил лук и вышел к бойницам.