Писал бы ты лучше прозу —Гляди, вечера тихи.Да нет уж, лучше с морозуНе прозу, а лишь стихи.В них нету жирной похлебки,И сытости нет уже.Есть только цветы кровохлебки,Выросшие в душе.
«Гроздь снегирей на твоей ладошке…»
Гроздь снегирей на твоей ладошке,Яблок румяная стая,А еще гуляют белые кошки,В жизнь мою прорастая.А потом чечевичная лишь похлебкаВ чашке, полной смысла простого,Да еще багровая кровохлебкаНа дне стакана пустого.
«Никуда не уеду завтра…»
Никуда не уеду завтра —Колыма, Воркута, Париж.Лучше лунный пирог на завтрак,А на ужин печальный стриж.Так он весело небо режет,Что забудешь про Колыму.И тележный вселенский скрежетРаздается вослед ему.
«Яснополянская весна…»
Яснополянская весна,Пролески тихие, березки,Вокруг девицы и подростки,Проснувшиеся ото сна.И мужики идут в хлева,И имя помнится Христово.Все есть, и только нет Толстого,Льва Николаевича, льва.
Два восьмистишия
1
Малинник сладко плачет о медведе,Которого в лесу боятся все,И солнце едет на велосипеде,Щебечут птицы в длинном колесе.А ты, сестрица, пестуешь ромашкуВ ладонях бледных, думая о том,Как бы на этот раз не дать промашку,Не нагадать себе казенный дом.
2
Твоя печаль, моя сестрица,Глядит на небо, не дыша,А нет, чтоб взять да заостритьсяДушой простой карандаша,Чтобы разрезанные сводыРастаяли в колючей мгле,Почуяли глоток свободыНа каменном твоем челе.
«Если откроется русский лубок…»
Если откроется русский лубок,Невзрачный такой, прозрачный,В нем опять обнаружится Бог,Сумрачный, даже мрачный.И ангелы будут опять кружитьНад грешными над телами.И будут голуби ворожить,Круша эту жизнь крылами.
«Боже, да Ты, похоже…»
Боже, да Ты, похоже,Сегодня навеселе.Как мне нравится, Боже,Грусть на Твоем челе.Я спать сегодня не буду —Радостен жизни путь.Я Тебя не забуду —Ты меня не забудь.
«Шелест ливня и шелест лет…»
Шелест ливня и шелест лет,Шелест тихой воды брусничной,И глядит судьба тебе вслед —Упокойся в стране заресничной.Там ведь не было никогдаНи печали, ни грусти скромной.Там текла по тебе вода —Нежная, словно Бог огромный.
«За стеной у соседей опять галдеж и гулянка…»
За стеной у соседей опять галдеж и гулянка,А телевизор опять чепуху городит.А на моих коленях, мурлыча, лежит персиянкаМраморная и тихо в глаза мне глядит.«Что, – говорит, – нахмурился, человече?В кривде своей пребываешь и счастью чужому не рад?»Я говорю ей: «Прекрасный сегодня вечер!»А она отвечает: «Ладно, не мудрствуй, Сократ!»
«Осень, Волга, пароходик…»
Осень, Волга, пароходикОчень весело плывет.Жизнь идет, но не уходит,Смерть причалит к нам вот-вот.Как, скажи, она прекрасна —Словно яблочко-ранет!Только небо слишком ясно,Чтоб понять, что счастья нет.
«Ночь прорастет, как стыд…»
Ночь прорастет, как стыд,Утро придет, как дом.Бог лишь один проститТо, что выстроено с трудом.Ранняя седина,Сонная круговерть,Пролески, солнце, весна —Так и приходит смерть.
«От добра не ищут добра…»
От добра не ищут добра,Не поэтому ль до сих порБоль Твоя чересчур остра,Как дровосека топор?Вечность помнит римскую прыть,И уста Твои, и персты.Научиться бы говоритьТак же тихо, как Ты.
Время ЧЕ
Русалочки
Русалочки по ночамВыплывают на берег,На берег волжский, державный, песчаный.Они идут по городу, опершисьНа хвост свой медный,И строят глазкиПрохожим бомжам и бандитам.Те не знают, что делать с ними:Грабить бессмысленно —Звездную чешую русалочек не продашь,А медный хвост и подавно.Убивать и разрезать их пузоСовсем уж глупо:Икры золотой все равно там не отыщешь.Бомжи и бандиты переглядываются,Хмуро шевелят бровьюИ уходят прочь:Да ну их на фиг!А русалочки по городу идут и идут,Опершись на хвост свой медныйИ глаз опустив подзорныйНа потрескавшийся асфальт, на город.Русалочки по ночамВыплывают на берег,Берег волжский, державный, песчаный.Они идут по городу, и грабят банки,И забирают оттуда валюту, и жемчуга, и алмазы.И все такое.Но никого при этом не убивают.Им все эти банки до фени – важноВыкупить своих заблудших сестричек,На дне оставшихся волжском, державном.Русалочки по ночамВыплывают на берег,На берег волжский, державный, песчаный.Они идут, опершись на хвост свой медный,По городу страшному и горько плачут.Паулю ЦелануПонравилась бы такая перспектива,Но он, дурак, бросился с парижского моста в Сену —Должно быть, чтоб отыскатьНаших волжских русалочек.
«Глоток свободы или глоток смерти…»
Глоток свободы или глоток смерти —Никто не знает, что лучше.Я радуюсь воробью,Который впархивает на мою шершавую ладонь,Чтобы получить крошку хлеба.Речь не о том, где мы живем, —О том, как мы живем.Бездомная кошка трется о ноги,Лесной ландыш строит нежные глазки,Депутаты и президенты издают указы,А на самом деле у нас всего два глотка —Глоток свободы и глоток смерти.
«Сновиденье – оно, как танк…»
Сновиденье – оно, как танк,Едет, едет и едет,Чтобы потом продырявить твой мозг —С одной стороны маленькая аккуратная дырка,А с другой половина головы выплавлена —Это как с кумулятивным снарядом.Сновиденье прячется в другие сны:Там детство, рябина и там зима,Сугробы, снегурочки – и ждать до весныДолго, долго и долго.Сновиденье – оно, как счастье, оноВходит в тебя и пронзает насквозь —И снятся то белые медведи, то бурые,То девочка, которая шлепнула тебя по затылкуЗа то, что ты сказал ей: «Люблю».Сновиденье – оно никогда не кончается,Мир наш слишком убог, чтоб его потерять.Звезды в небе – лишь продолжение сновиденья,Повод для того, чтоб не спать.
«Я потихоньку опускаюсь на дно…»
Я потихоньку опускаюсь на дноЖизни, дремучей и кровожадной,И думаю, как солдатики нашиЖили в окопах в сорокадвухградусный мороз.Фронтовые сто грамм не спасут —Тут нужно нечто иное.Узбекский полк в сталинградских окопах замерзЗа одну ночь, не успев сделать ни единого выстрела.Их было, кажется, шестьсот сорок человек.И чего ради было посылать их, привыкших к теплу,В наши сталинградские морозы?Сибиряки бы здесь больше сгодились.Они и сгодились – с них, мертвых,Снимали валенки и полушубкиОзябшие злые немцы.А потом вспоминаю Виктора Некрасова,Его «В окопах Сталинграда».Вспоминаю ординарца Валегу,Который готов был за своего литехуГорло перегрызть – и делал это.Он ночью крался в немецкие окопы,Перерезал там горло двум-трем фрицам —Для того чтобы принести своему литехеБутылку шнапса и плитку шоколада,А еще кости, которые хрустят и хрустятНа зубах, которых уже не былоДля тех, кто не дошел до Берлина.Мой дядька дошел до Берлина. ОнКаждое лето приезжал в мою деревню —Его жена была родной сестрой отца —И говорил: «Сбегай за водкой!»Я садился на старенький велосипедИ ехал в сельский ларек за бутылкой.Потом приходилось бежать за второй бутылкой.Однажды он мне сказал:«Дойди до Берлина – и ты все тогда поймешь.Знаешь, что мы там вытворяли после победы?Мы насиловали немецких девушек,А потом вспарывали им животы —А пусть не рожают!»Это страшно,Но это и есть война.