Обратная сторона войны
Шрифт:
Едем в старый город. По ходу движения улицы пустеют. Один шлагбаум, второй, все. Война. Идем пешком. Раз в пять минут где-то сзади ухает миномет. Мины с противным шелестом пролетают над головами и рвутся впереди. Беспокоящий огонь?
Не дороговато ли так боеприпасы тратить? День-два, и к разрывам привыкаешь. А тут уже третий год идет война. Все привыкли, даже дети.
Линия фронта в Хомсе – это узкая улица шириной метров десять. По одну сторону, в домах, – солдаты; напротив, в таких же домах – оппозиция. Не город, а мясорубка. Вернее, вся Сирия сегодня мясорубка. Границы-то кругом открыты! В соседней Турции – лагеря подготовки бойцов сирийской оппозиции с инструкторами из НАТО. Ливанская граница? Открыта. Иорданская, где притаился спецназ армии США, – тоже проходной двор. Ирак? И там не все ладно. Израиль с Голанскими высотами? И в той
Из развалин «линии фронта» на нас выходит сирийский офицер. На плече «АКМ», камуфляж застегнут на все пуговицы. Стриженую голову пересекает длинный багровый шрам. На мой вопрос, «как дела», отвечает быстро, экспансивно, невпопад. Говорит о том, что его волнует в первую очередь.
– Мы будем воевать до конца. Сирия – наша Родина. Мы ее защищаем! И она, Родина, в этой войне права. Посмотрите: все наши солдаты и офицеры – сирийцы. У нас нет приезжих бойцов, не то что на другой стороне.
Логично. Жаль только, мы не можем и ту сторону послушать, мятежную. Только успеешь перейти, моментом «на Луну» отправят! А ведь оппозиция так рядом, метрах в ста! Получается, не соблюдаем мы главный принцип репортерства: представить зрителю, как минимум, две точки зрения. Но ведь это не скандал в ЖЭКе, это война. Взять хотя бы Сталинград. Представьте, сорок третий год, приезжает на фронт Константин Симонов, корреспондент «Красной звезды». Взял интервью у генерала Чуйкова, командарма советской шестьдесят второй армии. Потом – раз! Перешел улицу и к фашистскому фельдмаршалу Паулюсу: «Как вам тут воюется?» Нееет! Так не бывает! Но теоретики в это верить не хотят. И, что самое страшное, некоторые практики тоже. Был на Балканах случай. В середине девяностых. Корреспондент Олег Сафиуллин, оператор Саша Галанов и «звучок» Славка Колпачков работали в Косове. Вооруженный конфликт обозревали.
Наших десантников там еще в помине не было. И других миротворцев. Работали наши ребята с сербской стороны. А из Москвы им говорят: а что вы тут на белградской информации зациклились, вы на ту сторону сгоняйте! К албанским боевикам! Приказ есть приказ. Арендовали машину и поехали. Ну и в итоге? Только переехали дорогу, их тут же фейсом об тейбл. Простояли на коленях рядком, в подвале лицом к стене. Потом водителя-серба пристрелили в затылок. Машину отобрали, а их, слава богу, отпустили. Вот и вся объективность. Хотя… Во время пятидневной войны в Южной Осетии работали же российские журналисты на грузинской стороне? Работали. Но там западники всем заправляли, в Тбилиси. А здесь арабы и кавказцы, попившие российской крови еще в Грозном, в Нальчике и в Махачкале. Нет-нет, работать будем только здесь!
Вернемся лучше к описанию особенностей сирийской войны. В основном идут уличные бои. Боевикам в пустыне воевать не резон. Там они как на ладони. Бывают случаи, когда караваны с оружием из «нейтральных» стран везут помощь оппозиции. И сирийская армия их рубит в капусту. А так… Все действия разворачиваются в городских пределах. Если это жилые кварталы, выкурить из них противника – тяжелый труд. Улочки здесь тесные. Машины легковые разъезжаются буквально впритирку. Расстояний между домами нет. Один дом, второй, третий, а у всех стены общие. Так боевики чего додумались? Тоннели роют! Как кроты! Сто метров длиной, двести! Широкие! С электроосвещением! По ним не просто ходить, минометы стодвадцатимиллиметровые, полковые, можно тягать! Впрочем, это не новый опыт. Вон, вьетнамцы во время войны с американским супостатом: рыли катакомбы и целые партизанские лагеря в них размещали! Многоярусные! С горными тайными выходами, с подводными! По триста человек одновременно под землей сидело! Их женщины даже рожать умудрялись там! Я видел такие в джунглях, под Хошимином, бывшим Сайгоном. Американцы даже спецназ тоннельный вынуждены были создать. В Афганистане моджахеды рыли свои подземные каналы, так называемые керизы. Прятались в них от шурави. Но здесь, в Сирии, боевики используют тоннели не столько для укрытия, сколько для маневра. Пошла вперед, скажем, сирийская пехота. Сдает противник, отступает! Азарт атаки! Кровь кипит! А тут вдруг – бац! И удар с тыла! Оказывается! Оппозиционеров впереди уже нет, они давно сзади! Бьют, откуда никто не ждет! Берут в кольцо! Солдаты гибнут.
Сейчас на Хомском фронте без перемен. Ни тебе наступлений, ни тебе отходов. Держат друг друга на мушке, и все. Ну и пуляют изредка. Мы проходим
– Ну, как дела, как настроение?
– Боевое у нас настроение, будем стоять до победного!
– А почему в наступление не идете?
– Приказа нет. Будет команда, мы не задержимся.
А вот дальше меня ждало большое удивление. Я отхожу чуть в тыл, а там…
Улицы не просто чистые, они вылизаны! Цветочки в окнах. Прямо Цюрих, а не Хомс!
Дети резвятся. В подъездной нише сидят взрослые. Человек пять. С дымящимися сигаретками во рту. Боже мой, да это же своеобразный заградотряд. Штатские подпирают военных, чтоб те не вздумали отступить! Завидев меня, горожане дружно вскидывают вверх кулаки. Что-то типа «Но пасаран!» – «Они не пройдут!». Кстати, о лозунгах. В этой арабской и мусульманской стране я ни разу не слышал, чтоб кто-то кричал «Аллах акбар!». Даже солдаты во время атаки кричат: «Алла мхае джещ», что означает: «Боже! Храни армию!»
Один из гражданских рассказывает мне:
– Вот от моей квартиры до линии фронта ровно семьдесят метров.
– Страшно?
– Было страшно. Даже хотел уехать. А потом подумал: мои предки появились на этой улице сто лет назад. Прадед жил в моей квартире, дед, отец. Почему я должен отсюда бежать! Так мы и остались.
Тогда мы вернулись в центр Хомса, переночевали в гостинице, позавтракали и подались назад, в Дамаск. А через полчаса на месте кафешки, где мы кушали, было все разнесено в пыль! Две машины со смертниками взорвались. Судьба.
И вот мы в руинах на окраине сирийской столицы. Длинный забор, упавший пролет, я аккуратно заглядываю в него и вдруг вижу самый настоящий «гуляй город». Что это такое, спросите вы? Термин, вообще-то, сугубо русский. Означает, сухо говоря, полевое передвижное укрепление. Иван Грозный еще применял. Сооружали большой щит из бревен, который пушкари или стрельцы двигали перед собой при наступлении на позиции противника или на вражескую крепость. Так вот, я увидел «гуляй город», но арабский вариант. Описываю: большой желтый бульдозер, весь увешанный мешками с песком. Они висят на всех механизмах и вокруг кабины, у которой вместо стекол наварены толстенные железные листы. Только нож свободен, защищая водителя с фронта, он высоко поднят вверх. И вот этот трактор, лязгая траками, переваливаясь через куски бетона и валяющиеся повсюду автомобильные скаты, движется к далекому ангару через большой пустырь. А справа от бульдозера, обхватив руками экипировку, труся'т несколько сирийских военных, стараясь не высовываться, чтоб со стороны боевиков их было не видно. Когда бульдозер снижает скорость, они пыльно тормозят, когда увеличивает обороты, солдаты рвут жилы, пыхтят, но делают все, чтоб не отстать. Доехав до противоположной стороны, «гуляй город» сцеживает в развалины своих «пассажиров» и, прикрывая собой уже другую их партию, возвращается обратно к нам. Эдакий паром безопасности в море огня.
Перебегаем пустырь, прикрываясь бульдозером, и мы. Попадаем в огромный светлый ангар. Стопки шлаковаты, какие-то сваленные конструкции. В углу уже привычная сгорбленная фигура пулеметчика. Позиция обложена мешками, но уже не с песком, а с цементом. Сам он сидит, уткнувшись в амбразуру, слегка двигая, крутя корпусом туда-сюда, как будто танцуя. Стул-то у него офисный. Даже не стул, кресло. Удобное, кожаное, с массивными подлокотниками и мощной спинкой, на крестообразной подставке. Вокруг все усыпано гильзами.