Обратная сторона войны
Шрифт:
Лифт поднимает меня из фитнес-клуба на ставший родным четвертый этаж. Скрипя шлепанцами, шагаю по мягкой и толстой ковровой дорожке к четыреста восемнадцатому номеру. Приложив к электронному замку карточку, открываю дверь и окидываю взглядом свое временное пристанище. Обстановка шикарная. Огромная двуспальная кровать. По бокам массивные золоченые бра. Журнальный столик. Каждое утро после уборки на нем появляются бутылка свежей воды и овальная тарелка с восточными сладостями. Зная, что надо блюсти вес, я все равно как-то незаметно съедаю угощение в течение дня. Если, конечно, выпадает шанс остаться в гостинице. Еще в номере есть рабочий стол. Огромное зеркало, уютная ванная комната. В общем – шик!
При моей профессии не всякий раз существует возможность вот в таких условиях «кинуть кости». Или, говоря военным языком, забазироваться. Но вот тут существует нюанс. Обо всем этом комфорте, об этой роскоши,
Ну просто обнародовать ее нежелательно. Чтоб не дергать судьбу за усы. Все дело в том, что человека, уезжающего в Сирию, провожают не куда-нибудь, а на войну. Провожает начальство, провожают коллеги, провожает и бухгалтерия. А война – это что? Грязь, опасность, лишения. И не надо никого в этом разочаровывать. Узнают, увидят, и пойдут разговоры: «О! Вот тебе и война! Да они там кайфуют!» И никаких тебе сочувствующих взглядов в коридорах по приезде. Никаких уважительных характеристик, произнесенных начальством или коллегами вслух, что-то типа: «Ооо! А это наш самый смелый и самый отчаянный корреспондент!» А самое главное, не надо разочаровывать бухгалтерию. Корреспондентам-окопникам и деньги командировочные побыстрее дают, и с отчетами финансовыми не донимают. Как, мол, вы потратили то, что вам перед отъездом было выдано? Есть кое-какие бумажки, и ладно. Впрочем, надо сказать, для отправляющихся в «горячие точки» сотрудников денег на «Вестях» не жалеют. Нет, зарплата остается прежней. Но вот на переезд, перевод, оплату водителя, плюс непредвиденные расходы – пожалуйста! Сколько надо? Миллион? Берите! И траты такие далеко не напрасны. Деньги – важный элемент безопасности. Будешь скряжничать, выберешь себе вместо дорогого, но знающего все и вся фиксера какого-нибудь тупого, ленивого, но дешевого проводника. И глядишь – влип! Перепутает он дорогу, улицу или квартал – все, пиши пропало. Стоит заехать разок «не туда», «не к тем людям» – и привет! Вмиг голову отпилят под крики «Аллах акбар».
Я надеваю шорты, американскую майку с военной символикой «7,62» и выруливаю из номера. Вот вам штришок! Появляться в таком виде в Дагестане, Ингушетии, да и теперь уже в Кабардино-Балкарии нежелательно. Мусульманские республики! С голыми ногами выходить на люди – это харам! То есть запрет, в исламе. А в Сирии – что здесь, в Дамаске, что в Алеппо, что в Хомсе – пожалуйста! Какая разница, в чем ты ходишь, главное, веди себя прилично. Не ори, не приставай к дамам, не пали из свадебного лимузина, не танцуй, как дикий, лезгинку по ночам… Кстати, об отдыхе: рестораны здесь работают до утра. Не во всех продают спиртное, но уж пиво всегда найдете. Кухня всякая: арабская, французская, итальянская. Кухни США нет. Потому что ее, как таковой, вообще нет на свете. Большое сильное государство существует, но без своей кулинарии. Чудно как-то.
Что касается Сирии, это вообще одна из самых удивительных стран, в которых мне удалось бывать. К примеру, я некурящий. Но здесь курят везде. Правда, не так, скажем, как раньше дымили в тамбурах наших родных советских электричек и поездов. Здесь, у сирийцев, процесс табакокурения выглядит элегантно. Вот, обратите внимание! У стойки рецепции одетый в белые одежды достойный арабский мен – беседует с миловидной служащей «Дамы Роз». Шейх? А что, может быть. Время от времени он подносит ко рту сигарету с золоченым фильтром, зажатую в унизанных кольцами и перстнями пальцах. Смеясь собственному каламбуру, шейх выдувает струю густого дыма из-под пышных усов куда-то вверх. А ведь это не курилка, это фойе! Его собеседница не обращает на это внимания, она тоже смеется. Как будто кругом курорт, а не война. Да, кстати, это ж война…
Мы живем и работаем на территории, подконтрольной президенту страны Башару Асаду. Безопасно? Пожалуй. Решил прогуляться днем, ночью – без проблем! Захотел в интернет-кафе посидеть – воля ваша. И в отелях Wi-Fi пашет как миленький. Патрули вас проверкой не мучат. Наоборот, узнав, что из России, – жмут руки, улыбаются. И никогда не говорят: «Салам алейкум» (хотя я против такого приветствия никогда ничего не имел). Говорят: «Мархаба», то есть «здравствуй»! Но война рядом. Так рядом, что в двух словах не объяснить.
Об остальных особенностях этой страны расскажу потом. Надо успеть на завтрак. По пути погружу вас в нюансы взаимоотношений внутри съемочных групп. Слыхали вы что-либо о профессиональном эгоизме телевизионных корреспондентов? Нет? Сейчас разъясню. Представьте: тусовка встретившихся коллег (у меня вообще стойкое впечатление, что по всем войнам путешествуют одни и те же люди моей профессии). Сидят себе журналисты скопом за вискарем, пивком или водочкой где-нибудь в Грозном, Махачкале, Багдаде, Дамаске и т. д.
Вообще, отношения в некоторых съемочных группах безоблачными назвать можно лишь с натяжкой. А пробежала черная кошка между корреспондентами и операторами, как я считаю, лет двадцать назад. И этот казус случился у нас на «Вестях». Выдали всем новые удостоверения. А в них – бац! Деление!!! Корреспондентам и начальникам достались «ксивы» с красными полями. На каждой стояла надпись: «Творческий работник». Важные люди! Творцы! Вот на чьих плечах Компания держится! Операторам, вместе с бедолагами водителями, связистами, телефонистами не повезло. Достались им «аусвайсы» с синими полосами. И дискредитирующая надпись: «Технический персонал»! Вот уж обид было у вгиковских. Сначала просто пересуды пошли, а потом началась их легкая дискриминация. Вы, мол, там, а мы здесь! Старые работники понимали: все фигня это, условности. Без хороших операторов хорошего телевидения не существует. Но молодые творцы это разделение восприняли как закон!
Я и фиксер Назир
Иногда бывает тяжко смотреть: павлином впереди вышагивает «композитор» (так у нас «техперсонал» дразнит корреспондентов), а сзади тащатся оператор и «звучок». Пыхтят, обвешанные кофрами, штативами, камерами, как гималайские шерпы. Мне даже как-то сон был: выстраивают у нас перед входом длинную шеренгу желающих устроиться на телевидение операторов и видеоинженеров. И вместо дипломов смотрят зубы, бицепсы щупают, как рабов отбирают на невольничьем рынке. Тьфу ты, вот вспомнил!
Хотите сказать, что ваш покорный слуга сейчас должен взять да и заявить: «А я корреспондент не такой!» Ну напишу, не поверите же. И правильно сделаете. Хотя постойте. Я всегда в аэропорту, при выгрузке из машины аппаратуры предлагаю: «Парни, чего помочь?» Как правило, дают мне штатив. Я его фиксирую в положении «за спину», как гранатомет, и волоку. Привычно. Я в училище два года гранатометчиком был.
Замучил я вас всякой белибердой. Простите. Продолжим рассказ о сирийской войне. Вернее, о репортерском ее закулисье. Итак, центр Дамаска, гостиница «Дама Роз». Спускаюсь туда, где кормят. Ресторан. В центре большого зала огромная стойка салат-бара. Вокруг кабинки, столы, стулья. Я жду. Мои ребята, оператор Михаил Артюхин и «звучок» Алексей Ялдин, придут чуть позже. У нас ритуал. Тьфу ты! Протокол! Ритуал – это кое-что другое. Я занимаю столик, потом заруливают и они. Завтракаем. Еда простая. Хлеб арабский (тонкая пресная лепешка) или оригинальные печеные булочки. Свежие овощи на выбор, ветчина. Можно попросить пожарить омлет. Кофе, чай. Это классика. Из экзотики: хумус (гороховое пюре с лимонным соком, чесноком и паприкой). Ну и халва к чаю. Вкусная очень!
А вот и мои ребята. Каждому лет под тридцать. Оператор Михаил Артюхин, среднего роста, поджарый, гибкий, пластичный. Похож на профессионального танцора. Общительный, работоспособный. Своенравный, правда, но до границ. Берега не путает. Коллективное мнение – наш закон. И он этот закон не нарушает. Звукооператор Алексей Ялдин. Ростом где-то метр шестьдесят пять. Широкоплечий, с мощным торсом. Ноги массивные, раскачённые. Если его заковать в латы, надеть на голову шлем с перьями, Леха сошел бы за римского легионера. Легкая косолапость его не портит. Он долго играл в футбол за какую-то московскую команду, пока мениск не хрустнул. Теперь, если колено «выскакивает», Ялдин мучается, но терпит и не жалуется. Оба – профи. Снимать могут все и в любых условиях. Любыми камерами, хоть в небе, хоть под водой и под землей. Последнее, кстати, здесь, в Сирии, актуально. Об этом потом.