Обратной дороги нет (cборник)
Шрифт:
— … Неуправляем, высота девять…
Земля плохо слышала Соболева. Крамцов же был рядом, и голос Ивана звучал для него четко и ясно. Но единственное, чем он мог помочь сейчас другу, — это стать своего рода высотным ретрансляционным пунктом, дать возможность земле проследить за действиями перехватчика, попавшего в аварию.
— «Залив»-пять, я — пятьдесят шестой. Дублирую сообщение тридцать первого: высота девять, самолет неуправляем.
Соболев говорил что-то, но теперь и Крамцов не мог разобрать ни одного слова. Наушники доносили только невнятный хрип, клекот, Крамцову не надо было объяснять, что это значило: его друг старался вывести
Крамцов сжал зубы: горечь собственного бессилия душила его. Но чем помочь другу, чем? И все равно ждать он не мог, дал ручку от себя и ввел машину в пике. Если Иван катапультируется, он будет знать, где это произошло. Только бы не над морем…
— «Залив»-пять, дублирую: «высота пять, катапультируюсь». Тридцать первый катапультировался, «Залив»! Снижаюсь осмотреть место приземления.
— Добро, — ответила земля. — Придерживайтесь положенной высоты.
Здесь, над скалистым прибрежным районом, в условиях плохой видимости он не имел права опускаться ниже километровой высоты, иначе ему грозила опасность врезаться в одну из многочисленных сопок.
Крамцов пробил первый ярус облаков и впился глазами в открывшийся сектор неба: не вспыхнет ли где-нибудь на сером фоне оранжевый огонек парашюта?.. Нет, ничего не было видно — либо Иван успел уйти во второй ярус, либо катапультирование оказалось неудачным.
Второй ярус был примерно в километре от воды; Крамцов, не раздумывая, дал ручку от себя, выпустил щитки и, снизив скорость, как на посадке, направил истребитель к самой земле. Он надеялся пробить этот облачный слой и выйти в бреющий полет. Если бы ему удалось обнаружить алое пятнышко парашюта, это намного облегчило бы поиски его товарища.
Крылья резали клочья облаков, на стекле фонаря задрожали капли влаги — шестьсот метров, пятьсот, четыреста.
Нет, опуститься так низко, чтобы увидеть парашют и при этом не врезаться в прибрежную сопку, ему не удастся. Мешала скорость. Сколько бились конструкторы, чтобы увеличить ее, и вот теперь она главная помеха. Его машина предназначена для перехвата, для боя, но не для такого поиска. Не успеешь и голову повернуть, а позади — десяток километров.
… Летчики живут как бы в двух разных измерениях времени — на земле и на небе. Полет реактивного истребителя — минуты, и в эти минуты расходуются все запасы нервной энергии и мускульной силы. Летчик, как и его машина, работает на «высоких оборотах», и, быть может, именно поэтому на земле, в быту, в домашней обстановке летчики, как правило, спокойны и неторопливы, сдержанны и нерасточительны на слова и движения. Они словно аккумулируют нервный заряд, чтобы снова разрядить его в те минуты, когда скорость решает все.
Катапульта выбросила Соболева из мира высоких скоростей, а Крамцов продолжал оставаться в нем, и он понимал, что ничем не может помочь другу, хотя тот, быть может, находился совсем рядом, в ста метрах от того места, где сейчас проносился истребитель Крамцова.
— Пятьдесят шестой, немедленно наберите высоту, держите курс на аэродром. — Голос офицера был суров и резок; не дожидаясь повторения команды, Крамцов круто направил истребитель вверх, уходя от затаившихся во мгле коварных сопок. И тут же услышал спокойный, мягкий голос Демина:
— Не волнуйся, Алеша, высылаем вертолет. Придется возвращаться, так ничего и не узнав об Иване. Теперь вся надежда на экипаж вертолета. Они найдут,
Только бы не отнесло Ивана в море! В прошлом летчик морской авиации, Крамцов хорошо знал, чем грозит посадка в ноябрьскую воду, при стылом осеннем ветре, несущем с собой дождь и снег.
Первое, что увидел Соболев, как только пришел в себя после катапультирования, был плексигласовый фонарь: серебристо сверкая гранями, он кувыркался рядом, чуть ли не на расстоянии вытянутой руки. Парашют еще не раскрылся, но вот сработал автомат, и ремни, связывающие пилота с креслом, расстегнулись сами собой. Привычно, как на тренировках, Иван толкнул ногами подножку кресла, и оно отделилось от него, ушло вверх. Теперь их стало трое — летчик, фонарь и кресло, и навстречу им неслись облака.
Раздался щелчок, стрелой вылетел из-за плеч вытяжной парашютик, развертывая шелковое оранжевое полотнище. Летчика тряхнуло, ударило — это натянулись стропы. Стремительное падение перешло в плавный спуск.
Истребителя не было видно — видимо, скорость его была так велика, что он успел за эти несколько секунд прошить облака и уйти в воду.
Если бы инструктор парашютного дела, дотошный и придирчивый украинец Матюшенко, мог наблюдать сейчас за ним, наверное, он остался бы доволен: изнурительные и даже надоедливые бесконечными повторениями уроки не прошли даром, действия пилота были скупы и уверенны. Подтянув стропы, летчик ушел в сторону от падающего сверху кресла.
И пока руки с привычным автоматизмом проделывали все, что было нужно, голову сверлила одна и та же неотступная мысль: что же случилось с самолетом? Ему было жаль погибшей машины, и эта жалость была сейчас сильнее всех остальных чувств. «Как же так? — спрашивал он себя, не желая признать тот факт, что ее уже нет. — Как же так?» Стропы покачивали его, словно в люльке, после стремительного полета спуск на парашюте казался спокойным и заслуженным отдыхом, и тем сильнее билась в нем острая, колючая мысль: что же с машиной?
Перевод двигателя на форсированный режим, резкий набор высоты и одновременно вираж с наклоном на двадцать пять — тридцать градусов, и все это в одиннадцати километрах от земли, при очень сильном встречном воздушном течении. Ну да, он потянул ручку на себя, дал левую педаль, тахометр показывал максимальное число оборотов турбины… Как ни прикидывай — он действовал правильно. Ему не в чем упрекать себя.
Если бы удалось найти обломки разбившейся машины! Тогда специалисты с его помощью сумели бы докопаться до сути дела.
Ни о себе, ни о доме он не думал в эту минуту — то, что он уже спасен и доберется до своих, было делом само собой разумеющимся.
Задумавшись, Соболев не замечал, что напористый ветер сносит его все дальше и дальше к северо-востоку. Когда он, наконец, взглянул вниз, то увидел в открывшемся в облаках оконце однообразную серую гладь. Он над морем!
Надо подготовиться к встрече с новой коварной стихией.
Иван отыскал трубки надетого перед полетом спасательного жилета и быстро надул его, потом нащупал ленту от баллончика со сжатым воздухом для наполнения резиновой шлюпки. Она была приторочена к парашюту. Затем отстегнул застежку парашютных креплений, теперь он держался только на плечевых лямках. Главное — не упустить ту долю секунды, когда надо освободиться от парашюта, иначе шелковый купол из спасителя мог превратиться в убийцу — накрыть сверху, запутать стропами, как рыбу в сетях, и утопить.