Шрифт:
Глава 1
Тамара Шеридан медленно шла по галерее, изредка останавливаясь перед той или иной картиной и критическим взглядом окидывая ее. Если не считать служителя, она была одна в опустевшем зале. Свет уже приглушили, и галерея выглядела довольно печально.
Другие чувства, глубина переживаний, другие размеры, думала Тамара. Ее позабавила такая странная, драматическая непоследовательность. Теперь, когда выставка закончилась, она позволила своему воображению свободный полет, и, хотя у многих картин красовались таблички с надписью «Продано», ей было грустно от сознания того, что уже никогда больше
Она повернулась и пошла к выходу из галереи. Она увидела Бена, который беседовал в маленьком застекленном офисе с Джозефом Бернстейном. Оба курили сигары и казались весьма довольными собой. Тамара слегка улыбнулась им.
Приятно, думала она, внезапно испытать, что такое настоящий успех, и все-таки во всем достигнутом чувствовался налет разочарования. Будто бы этот успех уже сам по себе знаменовал некую высшую поворотную точку. Она вздохнула. Кроме того, вечером ей еще предстояло присутствовать на банкете по случаю закрытия выставки. Тамара была в состоянии какой-то непонятной угнетенности — чувство, которое ей решительно хотелось отбросить.
В самом конце галереи она остановилась у единственной картины с надписью: «Не продается». Это полотно не входило в число ее лучших работ. Теперь Тамара признавала это. Мазки были слишком резкими, краски слишком тусклыми, но она никогда не продала бы эту картину. Этому мешало то, что было на ней изображено. Бледные краски пытались создать у зрителя впечатление тумана и мелкого, моросящего дождя, впечатление, усиленное ее собственными воспоминаниями. Она иронически улыбнулась. Кто мог подумать, что эти любительские усилия передать на холсте чудесное великолепие «Фалкон-Хэд» отражали всю пустоту ее тогдашней жизни. Не выдержав, Тамара резко отвернулась: она не могла долго смотреть на эту картину, не возвращаясь мысленно к горьким разочарованиям своей юности. Неужели прошло уже семь лет с тех пор, как она покинула Фалкон-Уэрри? Неужели прошло всего семь лет с тех пор, когда она была такой впечатлительной восемнадцатилетней девушкой с необузданным воображением и способностью так глубоко переживать? Кажется, прошла целая жизнь, так много событий заслонило собой боль и унижение, которые она некогда испытала! Она уже не была впечатлительной, наивной, безответственной девочкой, она была женщиной — зрелой и стремящейся к успеху.
Так почему же тогда она хранит эту картину? Почему она цепляется за нее, продолжая таким образом терзать себя? Если она действительно стала трезвой и зрелой, как ей казалось, то почему она не выбросит вон эту картину?
Потому, жестко сказала она себе, что, пока эта картина у меня, я не забуду ужасную ошибку, которую совершила тогда, и лишь мой талант, моя живопись спасли меня от жестокого унижения!
— О чем задумалась?
Она вздрогнула от неожиданности — так была поглощена своими мыслями.
— О, Бен! — воскликнула она, приходя в себя. — Ты меня напугал.
— Я вижу. — Он тепло улыбнулся ей и затем перевел взгляд на картину. — В чем дело, Тамара? Что такого в этом старом полотне, что оно так волнует тебя?
Тамара снова взглянула на картину.
— В ней ничего нет особенного, Бен, — ответила она спокойно. — Я просто сравнивала свои теперешние работы с прежними попытками. Ужасно, не правда ли?
Она сумела придать своему голосу правильную нотку насмешливости, и Бен отвлекся от своих вопросов, но все же заметил:
— Почему же тогда ты хранишь ее?
Тамара пожала плечами.
— Наверное, чтобы напоминать самой себе о своем беспомощном начале, — легко ответила она. — О чем вы говорили с мистером Бернстейном?
Бен совсем позабыл о своих вопросах и пошел рядом с Тамарой, увлекая ее к офису.
— Он чрезвычайно доволен твоим успехом. Еще бы! — сказал он, улыбаясь. — И, соответственно, своим.
— Несомненно, — вскользь заметила Тамара, глядя с интересом на Бена.
— Он хочет устроить еще одну твою выставку осенью, — продолжил Бен. — Как ты думаешь, ты сможешь подготовиться к этому времени?
Тамара колебалась. Все неслось, как ей казалось, слишком быстро.
— О, я не знаю, Бен, — начала она. — Мне… мне нужно отдохнуть!
— В твоем возрасте? Отдохнуть?
— Серьезно. Я думаю о том, чтобы устроить перерыв и дать себе отдохнуть.
— Хорошо, как ты захочешь. Я отправлюсь вместе с тобой. Возьмем с собой все, что тебе нужно, и ты сможешь рисовать сколько твоей душе угодно!
— Нет! — резко перебила его Тамара и сжала его руку. — Пожалуйста, Бен, не торопи меня! Мне нужно время, чтобы подумать. В последние три недели у меня не было ни одной свободной минуты! Ты мчишься слишком быстро для меня. Пожалуйста, остановись хоть ненадолго!
Бен вздохнул:
— В этом деле нужно ковать железо пока горячо! Сейчас публика интересуется работами Тамары Шеридан. Ты ведь не хочешь, чтобы какой-нибудь начинающий художник похитил твои лавры?
Тамара пожала плечами:
— Разве это возможно?
— Дорогая, в этой игре возможно все! — мрачно произнес Бен. — Скажи ему, что ты подумаешь о моем предложении! Сделай это ради меня!
Тамара взглянула на него.
— Хорошо, Бен, — просто ответила она, уступая, и вошла следом за ним в сизое от дыма сигар помещение.
Джозефу Бернстейну было около шестидесяти. Он славился своей помощью молодым художникам. Не то чтобы он делал это только из любви к искусству, но Тамаре он нравился, и она доверяла его суждениям. Кроме того, он был приятелем Бена, а она обязана Бену всем.
— Ну, Тамара, — улыбаясь, встретил ее Бернстейн, — Бен передал тебе о нашем предложении?
— Да, мистер Бернстейн, он мне сказал, — кивнула Тамара.
— Хорошо, хорошо. Я хочу, чтобы ты была на поверхности, пока, как говорится, шар вращается. У тебя очень успешная выставка! Это, дорогая Тамара, далеко не всегда бывает при первом опыте. Но я уверен, публика будет снова привлечена. Твои картины обладают неким, как бы это выразиться, шармом, необыкновенной жизненностью! Нет, не то, — простотой линий, которая привлекает. Для девушки твоего возраста ты удивительно талантлива. В твоих работах чувствуется опыт, будто ты, как знаменитые художники прошлого, уже страдала!
Тамара почувствовала, что слегка краснеет. Мистер Бернстейн был проницателен и заслуживал доверия.
— Я благодарна вам за помощь, — начала она и тут поймала умоляющий взгляд Бена. — Я хочу сделать то, о чем вы говорите. Я могу попытаться, но…
К счастью, ей не пришлось продолжать. Бернстейн прервал ее:
— Конечно, конечно, Тамара. Мы слишком торопим тебя! Настоящий художник не терпит, чтобы его торопили! Я вижу это, я чувствую, что ты устала, и я это понимаю. Тебе нужно время, чтобы привыкнуть к своему положению. Это ведь Бен — он инициатор моей настойчивости. Прости меня!