Обратный отсчет
Шрифт:
– Иди в милицию и скажи им, чтобы перестали искать, – посоветовал слегка обескураженный Дима. Ему никак не удавалось понять – шутит его любовница или говорит всерьез.
– Пусть работают! – отрезала та. – Поверь – с Людой не случилось ничего ужасного. Гадалка твоей Ирмы – просто никчемная дешевка. Люда не из тех, кого можно умыкнуть посреди бела дня, в городе, как малого ребенка. И ни с кем подозрительным она тоже никуда не пошла бы. Она встретила кого-то из старых знакомых и решила погостить на родине. А сообщить тебе не посчитала нужным. Наверное, вы все-таки слегка поссорились – ты просто не помнишь.
– Мы не ссорились! –
– А откуда ты знаешь, что ее мать подвергалась стрессу? – сразила его Марфа. – Может, ей известно больше, чем тебе! Если бы опасность была, она бы с тебя не слезла! А ты сам говорил, что она не хочет с тобою общаться!
Дима был ошеломлен и не нашелся с ответом. Такое решение не приходило ему в голову, но казалось вполне правдоподобным. «Но это только в том случае, если бы мы поссорились! А разве мы… Я не мог забыть! Ничего не было – она только слегка дергалась. Ее завела Ирма, я тут ни при чем. Потом я некстати полез с нежностями… Но на это не обижаются!» И вдруг его озарило.
– Ты не умнее этой гадалки, – бросил он с напускным пренебрежением. – Люда действительно пропала, и я мог бы это доказать.
– Так докажи! – продолжала усмехаться Марфа.
– Она не стала бы водить меня за нос и послала бы к черту любых старых знакомых. У нас с нею было дело поважнее, и она им просто горела! Из-за этого мы и дом купили! – вырвалось у него.
– Что-о? – протянула Марфа, разом стирая улыбку с лица. Это у нее получалось так быстро, что трудно было поверить, что она улыбалась искренне. – Дом? Слушай, меня все больше интересует эта развалюха! Ты ради нее продал хату, Людка – материну дачу… К чему такие жертвы? Там жить нельзя. Что за дело? Оно связано с тем, что ты говорил раньше? С деньгами, да?
Тонкие ноздри ее точеного носа нервно затрепетали и слегка порозовели, и Марфа вновь напомнила ему какое-то дикое животное, готовящееся к атаке. Она заставила его потесниться на диванчике и села рядом так, что ее горячее бедро жгло его сквозь штанину. Отодвинуться было некуда – женщина жарко дышала ему в лицо:
– Скажешь ты или нет? Я же не отстану! Какие могут быть тайны от любовницы? – Она теребила локон его волос над ухом, подергивала, почти причиняя боль: – Что за дело? Какие у нее могли быть дела? Она даже с фирмы ушла. Когда Людка сказала мне по телефону, я чуть в обморок не упала! Она же приклеилась к своему секретарскому месту, как моллюск! Почему она уволилась?
– Чтобы иметь больше времени, – уклончиво ответил он, пытаясь высвободить волосы, которые к тому моменту дергали уже вполне ощутимо. – Идем спать?
– У меня сна ни в одном глазу. – Она чуть отодвинулась и внимательно заглянула ему в глаза, будто надеялась увидеть там ответы на свои вопросы. – Если у нее завелись какие-то дела, почему я об этом не знала?
– Она что – во всем тебе отчитывалась? Как моя мать – Ирме?
Марфа поморщилась:
– Вовсе нет, но я всегда была в курсе ее дел. А она знала о моих. Почему она со мной не поделилась?
– Она и мне рассказала под большим секретом. – Дима невольно начал улыбаться – он видел, что женщина горит желанием выпытать у него тайну. Дразнить ее было приятно и доставляло острощекочущие ощущения – уж очень забавно волновалась Марфа. Это ее очень красило, и Дима в который раз сказал себе, что она куда красивее
– Ты говорил, что об этом знает еще только один человек, но он не в счет, – настойчиво продолжала она. – Кто это? Ее мать?
– Послушай! – Дима обнял ее и притянул к себе. Он принял решение, из-за которого так долго колебался, и уговоры и нежности Марфы были тут ни при чем. Ему не давало покоя другое – а если своим молчанием он вредит Люде? Вдруг ее исчезновение напрямую связано с этой тайной, которую она просила хранить как зеницу ока? Да, но разве его слово не утратило силу после того, как Люда пропала? Сегодня он все расскажет Марфе, а завтра – милиции. Он больше не будет молчать, тем более что гласность ничем ему не грозит. В конце концов, что-нибудь он все равно получит. Пусть не все – он не жадный!
– Слушай и не перебивай, – продолжал он, глядя в ее прозрачные зеленые глаза, в которых застыл напряженный вопрос. – Не прошу поверить, потому что это трудно. Я сам поверил с трудом, и знаешь, почему? Я вообще не верю, что со мной может случиться чудо. А Люда верила.
– И я верю. – Она судорожно сглотнула.
– Так вот, ты помнишь, я рассказывал тебе о казни семейства казначея Фуникова? О событии времен новгородского погрома, из хроник царствования Ивана Грозного?
Марфа молча кивнула, не сводя с него сузившихся от напряженного внимания глаз.
– Новгород провинился перед Иваном тем, что хотел перейти под покровительство польского короля Сигизмунда-Августа. Таким образом город пытался сохранить свою независимость от власти Ивана, который к тому времени успел заслужить страшную славу. Для новгородцев он не был героем-освободителем, победителем Казани и Астрахани. Они мечтали о менее кровавом государе. Иван учинил следствие – кто из ближних содействовал новгородскому плану? Там оказались и его любимцы – Басманов, Висковатый, Фуников. Все погибли лютой смертью. Новгород постигла страшная участь – его истребляли три месяца подряд. Население было искоренено или сослано на поселения. Город сожжен и разграблен. Больше он уже никогда не поднялся. Ивана не зря прозвали василиском. Это сказочное славянское чудовище, один взгляд которого смертелен, дыхание – ядовито, а на земле, куда капнула его слюна, никогда не вырастет трава.
Марфа чуть поежилась, прижалась теснее, так что Дима слышал частое биение ее сердца. Она и не думала перебивать и спрашивать, к чему он рассказывает ей такую старую историю. «А я перебивал Люду, не давал ей говорить. Может, потому, что не верю в чудеса?»
– Новгород и все его окрестности километров на триста превратились в сожженную пустыню. Число жертв точно неизвестно, но летописи называют и такую цифру, как шестьдесят тысяч человек. Вполне возможно. Сам Иван в завещании приказал молиться только за полторы тысячи, но это была знать. Прочих он не считал. Все это произошло зимой и весной 1570 года. Вернувшись в Москву, он учинил массовые публичные пытки и казни соучастников новгородского заговора. Я не буду тебе пересказывать наиболее отвратительные. Скажу одно – физические муки Иван обязательно сочетал с муками душевными. Например, князь Борис Телепнев пятнадцать часов умирал на колу, пока стрельцы перед его глазами насиловали его мать, которая и умерла на месте… Но речь о Фуникове.