Обратный отсчёт
Шрифт:
А тут вдруг разом бросило в жар, сердечко поскакало куда-то, волнение какое-то необоснованное нахлынуло, до биения в висках и предательски проступающей на щеках красноты…
Вечером Лев Карлович сидел и мрачно анализировал:
«…Это что же получается… Выходит, я — фетишист?!!»
На следующий день узнал распорядок экскурсий «клетчатых» (жили в одном отеле) и специально съездил в Тауэр, куда их повезли… Нет, не подумайте плохого, не то чтобы целенаправленно подглядывать, а так — провериться…
И опять было то странное волнение, какая-то нездоровая эйфория с отчётливо проявляемой физиологией: как у подростка в период
Вот так новости… Прожить полжизни, перелюбить две дюжины дам, родить двоих детей… И после всего этого вдруг понять, что у тебя, оказывается, присутствуют некие странности… Ну, пусть не совсем маньяческого профиля или садомазохистского направления, но тем не менее!
Приехав домой, Лев Карлович этак робко, без особой надежды намекнул Любе — а не попробовать ли нам… Люба, не задумываясь, согласилась:
— Какие проблемы! Завтра же и оформим этот вопрос…
На следующий день пригласила: будет время, заскакивай вечерком — покажу чего!
Заскочил. Показала… Небольшой водевиль из забитой старой серии «опять двойка». Сенковский выступал в роли сурового папы, а Люба работала нерадивой дочуркой, отхватившей двойку. Аксессуары: клетчатая юбочка, белая кружевная блузка с чёрным галстуком-бабочкой, белые гольфы, школьный дневник с огромной жирной двойкой и резюме: «Тупица!!!»
«Дочка» Люба хныкала и оправдывалась: больше — ни-ни, завтра же бросаем строить глазки мальчикам, будем круглыми отличницами. «Папа» сначала сильно смущался, краснел, бледнел, потом вошёл в роль, осерчал, рассвирепел и стал примерно наказывать дочурку. Ух, как он её наказывал! Кроме шуток — кровать сломали. Об элегантности процесса и каких-то чувственных оттенках речь не шла вообще — это было одно всепоглощающее дикое возбуждение, коего ранее Лев Карлович не испытывал никогда в жизни…
Несколько придя в себя, Сенковский, по обыкновению, принялся анализировать своё состояние, ситуацию в общем и пришёл к выводу: а ведь подобная самодеятельность для Любы совсем не свойственна! И потребовал объяснений: ну-ка, красавица, посвяти «папочку», откуда что берётся?
— Да просто к сексологу ходила.
— Зачем? — неприятно удивился Сенковский. — Я что, тебя уже не удовлетворяю?
— Да нет, это я тебя не удовлетворяю! Вроде бы всё правильно делаю: физкультурой занимаюсь, диету блюду, на массаж и в солярий — регулярно, парфюмерию выбираю, какая тебе нравится, бельишко покупаю французское…
— Люба, это нормальное явление. Сколько мы вместе, ты считала? Мы просто привыкли друг к другу…
— Ну вот, он мне то же самое сказал. Посоветовал почитать литературу, попробовать ролевые игры…
— Чего попробовать?
— Вот, тут всё написано, — уезженная Люба сонно зевнула и бухнула на стол пачку книг по психологии секса. — Ну, а тут ты как раз предложил…
— Ладно, — Сенковский повертел в руках одну из книг и положил обратно. — Только смотри, сильно не увлекайся. Ты у нас натура творческая, можешь далеко зайти, если вовремя не остановить…
Люба и в самом деле не остановилась на достигнутом: посещала какую-то вольную театральную студию, штудировала пособия, осваивая искусство перевоплощения с таким усердием, будто ей предстоит заниматься этим профессионально, зарабатывая себе на жизнь. Потом они перепробовали массу всяких сценических вариантов: Отелло с Дездемоной, Цезарь и Клеопатра, Ромео и Джульетта, Мальвина и Пьеро, Белоснежка и один за семерых половозрелый гном-переросток Лёва, горбатый Ричи — любитель искромётных инцестов и такой же любитель Нерон с маманькой, и так далее и тому подобное, и все подряд из полувекового театрального репертуара…
Декорации и аксессуары Люба подбирала очень тщательно (оплачивал всё, естественно, Лев Карлович), стараясь с максимальной достоверностью воссоздать антураж разыгрываемой ситуации, особенно если таковая имела место в реальной исторической действительности. Сенковский, войдя во вкус, привнёс в свою расписанную по минутам и, по сути, уныло-однообразную деловую жизнь этакий декоративный шпионско-конспиративный элемент. То есть вступил в столичный префклуб для избранных, нанял статиста, который пару раз в неделю играл за него… А сам вечерком переодевался (в этом клубе у каждого члена был свой отдельный кабинет), натягивал парик, крался вдоль изгороди, прячась от собственной охраны, ловил такси и мчался к Любе. А потом таким же образом возвращался обратно. В общем, с ног до головы инкогнито и едва ли ни тайный агент.
Декоративным элемент был потому, что в принципе спокойно можно было обойтись и без него. До этого всё делалось проще: машина на стоянку у фитнес-клуба, в двух кварталах от «явки» (домой к Любе Лев Карлович никогда не ходил, она жила с родителями), охране: «пойду жирок погоняю», вестибюль, звонок, служебный вход — Люба подъехала на своём «Ниссане» с тонированными стёклами, забрала.
Но вот этот самостоятельный вечерний марш-бросок заводил едва ли не так же, как само ожидаемое представление. Тревожная атмосфера вечернего города будоражила и мобилизовала, заставляя проснуться совсем было атрофировавшийся в комфортабельных условиях бойцовский дух. Таксист мог оказаться маньяком, на каждом перекрёстке они запросто могли угодить в аварию с неизбежными разборками и раскрытием инкогнито, а в подъезде и рядом могли напасть злые бандиты. А что стоят те две сотни метров от запасного клубного входа до трассы, прыжки через изгородь, ёрзанье вдоль шпалеров ровно стриженного кустарника? Представляете, если вдруг застукают?
— А чего это вы тут делаете, Лев Карлович? Ой, а чего это у вас на голове?!
То есть только лишь проскочив через эту вечернюю полосу препятствий и войдя в прихожую конспиративной квартиры, Лев Карлович уже был по уши наадреналинен, возбуждённо раздувал ноздри и весь звенел от азарта и ощущения переполнявшей его жизненной силы…
Развлекались они таким вот образом довольно долго и успешно: несколько лет кряду. Всё это было весело, озорно и очень даже нескучно. Порой, обедая с супругой на очередном высоком приёме, в окружении чопорной знати, Лев Карлович втихаря гнусно ухмылялся, представляя себе, какой бы столбняк хватил его благоверную, ворвись он к ней в спальню во фраке, но без штанов, и вопя:
— Я новый директор вашей женской гимназии! Немедленно представить для инспекции нижнее бельё!! Бегом, я сказал!!!
Хе-хе-хе…
Но вы, наверное, в курсе: в этой жизни всё неизбежно кончается. И ещё: человек ко всему со временем привыкает.
Постепенно Лев Карлович привык и ко всем этим сценическим изыскам. Это было приятно, весело… Но не более того. Прежней экспрессии и остроты чувств уже не было, да и Люба потихоньку матерела, превращаясь в полновесную мясистую станичницу, уже не шибко и охочую до разных игрищ и забав…