Обратный перевод
Шрифт:
В дополнение к сказанному заметим еще только одно: по-видимому, слова йзыка отличаются разной способностью обнаруживать свой смысл, — так сказать, пропускать взгляд к своим то, чт0, или своим смыслам, — и могут как-либо классифицироваться по этой своей способности. Слово «нигилизм», как и очень многие ключевые слова культуры, максимально затрудняет такой переход: то, чт0 нигилизма в разных отношениях ускользает от нас. И это положение дел весьма не просто — оно ведь предполагает, что, пользуясь словом «нигилизм», пользовались им в какой-то мере как словом чистым и пустым «в себе», как словом мнимым, закрывающим подразумеваемый им смысл: то, ятб слова могло оставаться достаточно туманным, между тем как слово своеобразно настаивало на себе, на естественности своего употребления в языке, — ситуация, слишком сложная, чтобы пытаться разбирать ее сейчас в общем виде, однако слишком замечательная, чтобы не обращать на нее внимания. Слово «нигилизм» относится к тем словам, в которых отложена рефлексия культуры относительно самой себя. Таковые суть несомненный результат мысли, и эти слова мыслят в себе, откуда однако не следует, чтобы они вообще хорошо функционировали как орудия именно нашей мысли; обратиться к истории слова есть, помимо всего прочего, и попытка чуточку помочь нашей мысли справляться
3.
Не всегда вполне отдают себе отчет в том, что наука с ее продвижением вперед состоит не только и не столько в накоплении знания, сколько в анализе своего самоосознания и степени способности к таковому. Именно поэтому все ключевые слова культуры во всяком случае, как элементы самоуразумения культуры, выступают для науки в качестве (по меньшей мере) предварительной фиксации знания. Собственно научные знания умножаются и за счет анализа заключенного в ключевых словах пред-знания. Примерно за сто лет изучение нигилизма несказанно продвинулось вперед — через его внутреннее самоисчерпание и через его историческое исследование, — однако, если обратиться к состоянию знаний начала XX века, то мы не без удивления увидим, что тогдашняя степень информированности относительно истории слова «нигилизм» была очень высокой, да и, что касается истории фактической, мало чем отличалась от сегодняшней. Есть даже и заново подтверждаемые константы знания — такие, которые наука как бы завоевывает заново. Так, когда авторы новой редакции немецкого толкового словаря Г. Пауля — в словаре самого Г. Пауля слово «нигилизм» еще отсутствовало, в отличие от слова «никотин», — замечают, что слово «нигилизм» весьма нередко возникает как новообразование (т. е. без ясной памяти о предшественниках, о прошлом словоупотреблении), то это воспринимается как весьма рассудительный вывод из многочисленных наблюдений над употреблением этого слова [1] , и тем не менее эта же мысль уже высказывалась в свое время известным психологом Вильгельмом Вундтом [2] , у которого были свои основания ее высказывать, — эта мысль как раз могла отметить свое столетие. Прекрасный словарь летучих слов Георга Бюх-мана блистал своей эрудицией: как и Г. Арендту, автору книги о немецком нигилизме в 1960-е годы, составителям этого справочника в начале
[1]
Paul H. Deutsches W"orterbuch. 9, Aufl. / Vollst, neu bearb. von / Helmut Henne und Georg Objartel. T"ubingen, 1992. S. 615–616.
[2]
Wundt W. V"olkerpsychologie, 3. Aufl. Leipzig, 1912. Bd. 1/2. S. 592–593 (1. Aufl. 1900).
XX столетия было хорошо известно, что первым слово «нигилизм» ввел в язык Фридрих Генрих Якоби в своем Открытом письме Фихте (1799),
и, хотя это неверно, но все же и недалеко от истины, а когда П. Тирген весьма своевременно напомнил нам теперь, что И. С. Тургеневу с его — запавшим в память всех — употреблением слова «нигилизм» предшествовало немецкое обсуждение этого слова в 1840-е и особенно в 1850-е годы [3] , то и Георг Бюхман знал, что Карл Гуцков пользовался этим словом еще до Тургенева [4] , — но, правда, только в наши дни вопрос о существующей здесь зависимости может ясно ставиться как научная задача.
[3]
Тирген П. Указ. соч. (см. примеч. 1–2), С. 46.
[4]
B"uchmann G. Gefl"ugelte Worte. 24, Aufl. / Bearb. von Bogdan Krieger. Berlin, 1910. S. 341–342.
Мы можем спокойно сознавать, что к тем знаниям, какими авторы и редакторы словаря Г. Бюхмана обладали около 1910 года, фактически прибавилось не так уж и много, — но прибавилось, однако, и самое существенное — заинтересованность науки в этом фактическом материале и ее способность как-то с ним обращаться. Если представить себе, что собственно научное знание плавает в огромном океане запечатленного в словах языка знания («пред-знания»), а также и всякого предварительно собранного и зафиксированного знания, то надо признать, что сношения между первым и вторыми протекают далеко не гладко, — их сношения скорее освежат в памяти условия нашей советско-российской почты. Знания так много! — и недостает овладения им со стороны знания же (знающего себя знания).
Однако что же прибавилось фактически? Удалось установить, что
1) слово «нигилизм» появляется в немецкой философской литературе еще до Ф. Г. Якоби, который, следовательно, не был первым и не был первосоздателем самого слова как лексической единицы;
2) слово «нигилист* одновременно и параллельно появляется в литературе в Германии и во Франции в 1780-е и в 1790-е годы [5] ;
3) новое (немецкое и французское) слово «нигилизм», возможно, восходит к латинскому слову схоластических времен — «nihilianismus».
[5]
Cm.: KloeckeK. Nihilistische Tendenzen in der franz"osischen Literatur des 18. Jahrhunderts bis zu Benjamins Constant: Beobachtungen zum Problem des «ennui* // Deutsche Vierteljahrsschrift f"ur Literaturwissenschaft und Geistesgeschichte. 56. 1982. S. 576–600; s. bes. S. 593; Mercier L. S. Songes et visions philosophiques. 2e 'ed. 1788. P. 22: «Qu’est-ce qu’un ath'ee? C’est un homme qui s’est isol'e, qui s’est fait le centre de l’univers, qui ne peut plus avoir ni d'esirs 'elev'es, ni esp'erances consolatrices c’est un 'egoiste qui n’a d'etruit un ^etre supr^eme que pour se faire d’^etre par excellence*; Wem. N'eologie ou vocabuleire de mots nouveaux. 1801: «Nihiliste ou Rienniste: Qui ne croit `a rien, qui ne s’int'eresse `a rien. Beau r'esultat de la mauvaise philosophie qui se pavane dans le gros distionnaire encyclop'edique! Que veut-elle faire de nous? Des nihilistes*. См. к этому также: M"uller-Lauter W. Nihilismus als Konsequenz des Idealismus ti Denken im Schatten des Nihilismus (см. примеч. 2–1). S. 113–163. Последний пример из Мерсье также и в: Алексеев М. П. К истории слова «нигилизм» // Статьи по славянской филологии и русской словесности: Сб. ст. в честь акад. А. И. Соболевского // Сб. ОРЯС. Т. 101. № 3. Л., 1928. С. 413–417 (цитата — с. 414).
Все этим ценные дополнения были кратко подытожены в статье Отто Пёггелера [6] . Зависимости же нового слова от схоластической латыни, вероятно, противоречит то обстоятельство, что ни один новый автор, насколько можно судить, не пытался воспроизвести вполне, кажется, мыслимую форму «нигилианизм» [7] . То же, что обрела наука благодаря всем таким прибавлениям, — это сознание просторности и широты культурного контекста, той обширной потенциальности, какое несло в себе новообразование, нередко окказиональное и не влекшее за собой никаких видимых последствий, — то разумение слова, какое предположил Ф. Г. Якоби, вполне понятно и знаменательно, но оно не было ни единственным, ни попросту само собой разумеющимся; такая широта и потенциальность контекста красноречиво обрисовывает условия, в которых слово «самозарождается» прежде всего как окказиональное
[6]
P"oggeler О. «Nihilist* und «Nihilismus* fl Archiv f"ur Begriffsgeschichte. Bd. 4. 1975. S. 197–209, См. также: Idem. Hegel und die Anf"ange der Nihilismus-Diskussion li Man and world. 3, 1970. Auch in: Der Nihilismus als Ph"anomen der Geistesgeschichte. Darmstadt, 1974. S. 307ff, Слово «нигилизм* встречается у И, Г. Оберейта: Obereit J. H. Der wiederkommende Lebensgeist der verzweifelten Metaphysik (1737), у Д. Йени-ina (JenischD.) — в 179fi году,
[7]
Известно, кажется, только одко-единственное исключение: «нигилиа-низм» — такую форму Гюнтер Баум находит в немецком продолжении «Истории» Ж. Б. Боссюэ, составленном И. А. Крамером (Cramer J. А,) и известном Ф. Г. Якоби: BossuetJ. В. Einleitung in die Geschichte der Welt und der Religion. T. 7. (Bd. 8). Leipzig, 1786. Cm, Baum G. Vernunft und Erkenntnis: Die Philosophie F. H. Jacobis. Bonn, 1969 (Mainzer philos, Forschungen. Bd. 9), S. 44, 45.
Среди предшественников Якоби, которые «имплицитно обсуждали проблему нигилизма», Г. Баум называет Гемстергейса, Беркли, Томаса Рида (S. 40). Предшественники Якоби будущий «нигилизм* именуют «эгоизмом» (см.: Blacken H. М. The Early Reception of Berleley's Immaterial!sm. The Hague, 1965).
См. письмо Ф. Г. Якоби от 19 мая 1786 года: «Человеческий разум, разложенный на свои элементы, есть Ничто. Поэтому его идеал есть идеал Ничто. Так же обстоит дело и с добродетелью одного только разума. Ее идеал — это чистый эгоизм* (S. 45).
Благодаря всем новым дополнениям наука, можно думать, укрепила также и свое сознание регулирующего значения истории слова в размытых и трудно уловимых движениях «идей». «Идеи» в культурной истории — или, иначе, то, чпиi ключевых слов культуры — во всяком случае не самое явное и «осязаемое» из того, что мы тут встречаем.
4.
И все же, изучая историю слова «нигилизм», совершенно невозможно обойти тот круг смыслов, в котором только и возникает то, что вынуждает именовать себя словом «нигилизм», — иначе говоря, тот круг смыслов, какой сходится в фокус новообретаемого «нигилизма» и через Ниго получает свое (как бы «собственное») именование. Тут нет противоречия к только что сказанному выше: мы хотя и едва ли могли бы назвать «улицы», сходящиеся на перекрестке «нигилизма», однако чуть легче пробовать установить некоторую динамику исторического движения, вследствие которой возникает «перекресток», или площадь смыслов.
Стараясь не забегать вперед и не говорить лишнего именно для истории слова, отмечу только, — в самой общей форме, — что было, по всей видимости, две исторические фазы, сделавшие возможным и породившие на свет новое слово «нигилизм» и ему соответствующее — «нигилист».
Вот эти две фазы. Первая из них, приходящаяся на рубеж XVIII–XIX веков, связана со становлением новой человеческой личности (т. е. с новым самопониманием, самоуразумением личности) — вне рамок канонически-риторических, личности как всецело принадлежащей себе и имеющей как свое свои мысли, все свое душевное и духовное содержание и, главное, свои чувства. Эта личность ищет себя, начиная примерно с середины XVIII века, ищет себя путем проб и ошибок, сопротивляет-
ся при этом всему заданному в рамках прежнего само уразумения культуры, всем ее «готовым словам», всем ее «нормам», какие ощущаются и осмысляются теперь как «оковы* и «узы*, а при этом становящаяся заново личность стремится опереться на — открывающуюся ей — несомненность, или, иначе, с другой стороны, непосредственность того, что (будто бы) обретает в себе. Чувство — это не аффект из числа тех, какие давно уже установлены теоретически, заранее расчерчены и существуют для всех и всегда, а это конкретно испытываемый мною здесь и сейчас и составляющий мою принадлежность и мое неотторгаемое достояние склад чувства, переживания — во всей их конкретной непосредственности. Так понятая человеческая личность стоит на своем и ставит на себя, и только на себя, — она (думает, что) овладела собой как своим внутренним. Разные состояния чувств и переживаний, конечно, могут сравниваться между собой и обобщаться, — однако отношение между общим и конкретным тут совсем иное, чем тогда, когда конкретно происходящее «в душе» есть только случай общего: «я* владею своим чувством, тогда как прежде я мог находиться в состоянии такого-то аффекта как идущей из своего мира силы, какая овладела «мною*. Это новое самоуразумение личности, когда она выступает как исключительно и безраздельно владеющая своим внутренним миром, удивительно тем, что до сих пор чаще всегда рассматривается как «естественное» для человека — не как определенная, историческая и преходящая, форма самоуразумения личности, а как нечто «вообще» свойственное человеку. Это безусловно не так.
Вторая фаза приходится уже на середину XIX века и, в отличие от первой, не завершается столь же несомненным успехом. Ова связана с утверждением «посюсторонности* в качестве единственной действительности и, соответственно, с отрицанием всякой трансцендентности, иного, высшего, мира, например, мира высших ценностей или существования бога, или такого вневременного бытия, какое давало бы смысл и всему земному и было бы исконным источником всякого смысла вообще Это, в тенденции, так сказать, последовательный и непримиримый антиплатонизм. Такая фаза в одной своей части — в утверждении позитивности земного посюстороннего мира — удалась вполне, — никакой реализм середины XIX века не был бы возможен, не будь тут удачи и успеха: взгляд всякого писателя и художника принципиально опущен на землю и погружен в наблюдение земной человеческой действительности, причем совершенно независимо от того, действия каких высших сил признает он в этом земном мире. Однако в другой своей части эта фаза так никогда и не добралась до своего финала и в конечном счете, можно думать, — плохо то или хорошо, — потерпела крах. Такая часть — самая радикальная; она соединена с полным переворачиванием прежнего традиционного истолкования мира, с «переоценкой всех ценностей», как это позднее назвал Фридрих Ницше, с устранением даже самых остатков и пережитков прежних ценностно-нормативных «задан-ностей», какие могли сохраниться от традиционно-риторической культуры, — выражение Ницше весьма точно передает то, что тут задумывалось в рамках культуры, на крайнем фланге ее самоуразумения.