Обратный счет
Шрифт:
сунула я куда-то мобильник…
– Гражданка Киреева, – сдвинул брови лейтенант, – сумочку свою
проверьте. Или это мне проделать?
Надежда со вздохом приподнялась со стула и отправилась в прихожую.
Опер потащился за ней. Вот зараза.
– Ну вот, – произнес он удовлетворенно, понажимав на кнопочки ее
«Нокии», – вот он этот звоночек, видите? В девятнадцать ноль семь она вам
позвонила. Алиби, значит, отсутствует.
Лейтенант остался доволен разговором.
И
собрать мысли в кучку.
Вляпалась, выходит, Инка, доигралась. «Зато теперь она будет молодеть,
– со злой иронией подумала Надежда, – неуклонно и с положительной
динамикой. Получается, что не вляпалась она вовсе, а добилась своего».
Приоткрыл дверь спальни и просунул голову Андрей.
– Приветик, ма. А кто это к нам приходил? А есть чего пожевать?
– Котлетки будешь? Иди, мой руки.
– Зачем это? – привычно дурачился Андрюха.
Надя устало улыбнулась. Вспомнила его маленького. Крошечного, только
из роддома. Орущего и беспомощного. И себя, беспомощную и чуть не
плачущую. Она ничего не умела с этими младенцами. И мамы не было рядом.
И никого. Усталость и недосып тогда были не самым страшным ужасом.
Настоящим ужасом был беспомощный и орущий Андрейка. Как пеленать, как
купать, как все остальное? И когда? И как все успеть?
На второй день этого кошмара в квартиру без звонка ввалилась Инесса.
Сразу же отобрала телефонную трубку, в которую пустоголовые подружки
грузили ее вопросами о том, много ли у нее появилось растяжек на пузе и попе
и когда она теперь сможет выбраться в парикмахерскую. Потом велела дать
грудь сыну, пожрать самой, быстро сцедиться, лечь поспать хотя бы на час.
Разбудила, накормила, велела дать сыну грудь… И так три дня. Всего-
навсего три дня. Одновременно изводя упреками, что взяла эти дни за свой
счет. Зудела, что могла бы провести их получше. Но – стирала и гладила
пеленки, ругалась по телефону с Кириллом, добиваясь, чтобы тот пришел с
работы вовремя и по дороге купил молока и картошки, сама ходила за молоком
и картошкой, а потом учила Надю постригать младенцу ногти и чистить от
козявок нос.
Если бы не те три волонтерских дня, что было бы с Надей? Не погибла
бы, конечно. Но все же, что с ней тогда было бы? Потом она узнала случайно,
что бездетная Инесса всю премудрость общения с новорожденными выудила из
книг, а что-то и от теток из техбюро, с которыми вместе работала, а что-то от
соседок по дому, в котором жила. Зачем ей это было нужно? Может, надеялась,
что самой когда-то
разузнать, хотя времени для этого у нее было аж восемь месяцев с хвостиком.
Потом Инка у них почти не появлялась. Изредка брала племянника к себе
на передержку, при этом отнюдь не демонстрируя восторгов, а напротив,
демонстрируя сарказм и иронию. Но, как догадалась Надя, это была
маскировка и самозащита. Чтобы, увидев ее умильную рожу, не сказали в спину
с насмешливой жалостью: «Ну а как иначе? Своих-то нет».
В отношениях между Надеждой и Инессой ничего не поменялось. Инесса
все так же недолюбливала невестку, а та старалась пореже к ней ездить в гости
и пореже приглашать к себе в дом. Если только Кирилл не настаивал слишком
серьезно.
Тот Инкин странный поступок со временем выцвел и почти стерся из
памяти, утонув в крапивных зарослях взаимных обид и склок. И Наде уже не
хотелось выспрашивать Инку, зачем и почему та решила прийти тогда к ней на
помощь. Да было ли это? Не помню.
И вот теперь эта молодящаяся карга попала в серьезный переплет. Что ж,
как говорил классик, человек за все платит сам. Будь Инесса нормальной
бабой, а не злобной мегерой, не зацепила бы ее идея-фикс о том, что можно
вернуть молодость за счет чьей-то жизни. И хватит об этом. Пора ребенка
ужином кормить. И Надя побрела на кухню.
Она позвонила, когда Надежда после ужина мыла посуду. Пролаяла, не
поздоровавшись:
– У меня проблемы. Если мне придется уехать, заберешь кота. А то
подохнет.
У Инессы имелся дымчатый перс-восьмилетка по кличке Эдуард,
которого любящая хозяйка попеременно называла то Эдичка, то Эдинька, а то
Эдюня. Эдюня был настоящей сволочью, но Надя его уважала. За постоянство
в этом качестве.
Инесса коту прощала все. Даже то, что он мог подойти к ней сзади и
тяпнуть за голую лодыжку, если вместо любимого минтая обнаруживал в своей
миске путассу. Озверевшая Инесска принималась гоняться за ним по всей
квартире с веником на перевес, но Эдичка знал точно, что это просто фарс.
Когда ему бегать надоедало, он усаживался на пухлую задницу и нагло смотрел
ей в глаза, как бы спрашивая с издевкой: «И что дальше?» Инесса трясла
веником в воздухе, топала ногой, возмущенно восклицала: «Ты что, сдурел,
скотина?» или что-то в этом роде, и в конечном итоге удалялась ставить веник
на место, делая вид, что здорово его наказала.
Он мастерски исполнял обычные кошачьи трюки, например, запрыгивал с