Образ врага

Дашкова Полина Викторовна

Теперь его голос звучал почти тепло, даже сочувственно.

— Я не знаю, Александр Иванович, что мне говорить. В чем конкретно меня обвиняют?

— В аморальном поведении! В том, что ты ночевала в номере гражданина ГДР, аспиранта Института международных отношений! — теперь проректор почему-то закричал, да так, что даже покраснел от натуги. — Ну? Было такое? Отвечай!

— Было, — спокойно кивнула Алиса, — но мне кажется, это касается только меня и гражданина ГДР. А больше никого.

— Нет, милая моя! Ты

ошибаешься! Это касается всех! И вообще, что за тон? Ты охолонись, охолонись, Воротынцева. Мы здесь не в бирюльки играем. Мало того, что ты в открытую спала с иностранцем, ты еще, — он смущенно откашлялся, — ты устроила безобразную драку с другим иностранцем, с гражданином Республики Куба, и нанесла ему тяжкие телесные повреждения.

Проректор перевел дух, откинулся на спинку вертящегося кресла. Алисе даже стало его жалко. Стыдно ему было, бедному, особенно стыдно произносить второе, ну совсем уж абсурдное обвинение.

— Александр Иванович, я не умею драться. Я никому не наносила тяжких телесных повреждений.

— Врач в медпункте подтвердил, что кубинского студента избили, — устало сообщил проректор, — и, по словам кубинца, это сделала ты, Алиса. Ты можешь внятно отвечать на вопросы?

— Могу.

— Какие отношения были у тебя с гражданином ГДР Карлом Майнхоффом?

— Ну, если я ночевала в его номере, то, вероятно, самые нежные, — сквозь зубы произнесла Алиса.

— Та-ак. Значит, ты не отрицаешь… Ну а кубинец?

«Что-то здесь не то. Мы ведь говорили потом с Фиделем, он попросил прощения и умолял, чтобы я никому не рассказывала. Я обещала. Что-то не то. Ни один нормальный мужчина не станет жаловаться, что его избила женщина. Фидель, конечно, не совсем нормальный, но не мог он… Это похоже на провокацию, грубую наглую провокацию».

— О каком кубинце вы говорите, Александр Иванович? Как его имя? В лагере было много студентов с Кубы.

Проректор стал нервно перебирать бумаги на столе, нашел какой-то листочек, пробежал его глазами.

— Фидель Диего Луис Кольвадорес, — прочитал он медленно, с листа, студент Харьковского сельскохозяйственного института.

— Фидель был моим соседом по столу. С ним, действительно случилась неприятность. К пляжу надо было спускаться по крутой каменистой тропинке. Он поскользнулся и упал на камни. Он правда здорово расшибся.

По лицу проректора стало видно, как он устал.

В коридоре задребезжал звонок. Кончилась лекция.

— Ладно, Воротынцева, — он покосился на серого, но тот так и сидел с непроницаемой физиономией, — перенесем разговор на среду. К четырем часам ты должна явиться на партбюро.

Алиса шла из института, не чувствуя ничего, кроме смертельной усталости и головной боли. Она решила, что в среду, перед тем как идти на это чертово партбюро, надо наглотаться каких-нибудь успокоительных таблеток, оглохнуть, отупеть и не слушать

всей пакости, которую на нее станут выливать взрослые, разумные и, в общем, не злые люди. Ей предстоят еще две публичные порки, и надо как-то выдержать.

Она не собиралась продумывать линию поведения. Какая тут может быть линия? Каяться публично, мол, простите, дяденьки-тетеньки, я плохая девочка, больше не буду? Или оправдываться, доказывать им то, что они сами прекрасно понимают?

Алиса шла очень медленно, уставившись себе под ноги, и не замечала, что по тихому переулку в нескольких метрах от нее медленно едет черная «Волга». Переулок уперся в широкий шумный проспект. «Волга» притормозила, преграждая ей путь.

— Алиса Юрьевна, сядьте, пожалуйста, в машину. Серый молчун смотрел на нее своими тусклыми глазами и держал открытой заднюю дверцу. Впереди был тупой затылок безмолвного шофера. Ей захотелось рвануть вперед, через проспект, заорать «Помогите!», но она застыла как вкопанная.

— Мне надо с вами поговорить, Алиса Юрьевна. Садитесь.

— Зачем? — Она попятилась назад, чувствуя жуткую, тошнотворную слабость.

Дрожали коленки, кружилась голова. Одно дело — читать самиздат, слушать Галича, браво рассказывать анекдоты про КГБ в институтской курилке, и совсем другое, когда возле тебя останавливается черная «Волга».

— Чего вы так испугались? Мы просто подвезем вас домой и побеседуем по дороге.

Серый говорил вполне миролюбиво, правда, это плохо у него получалось. С таким лицом, с такими глазами хоть романсы пой, все равно останешься чудовищем.

«Будь что будет, — подумала Алиса, — если уж они взялись за меня, теперь не отвяжутся. Ведь не в застенки Лубянки меня повезут…»

— Вы представьтесь хотя бы, — бодро сказала она, — удостоверение покажите!

— Пожалуйста, — он сунул ей в лицо красную книжечку.

«Комитет государственной безопасности. Харитонов Валерий Павлович… Майор…» — прочитала Алиса.

— Алиса Юрьевна, вам был неприятен сегодняшний разговор у проректора? тихо спросил Харитонов, когда «Волга» тронулась.

— А вам он понравился? — Она вытащила из сумки сигареты и закурила, пытаясь унять нервную дрожь.

— Вы, надеюсь, понимаете, что разговор на партбюро будет еще неприятней, продолжал Харитонов, проигнорировав ее реплику, — а потом комитет комсомола. А дальше — отчисление из института. Вы хотите этого?

— Мечтаю! — фыркнула Алиса.

— Не надо иронизировать. Вы этого не хотите и боитесь. Но все зависит от вас.

— Ничего от меня не зависит. Ничего. Если вы добиваетесь, чтобы я стучала, так лучше сразу остановите машину. Пусть меня вышибут из института. Разумеется, я боюсь этого, но не настолько, чтобы стучать. Вы не по адресу обратились, товарищ майор. Или мне следует называть вас «гражданин начальник»?