Образ врага
Шрифт:
Интересы эти ничего общего не имеют с древними и вечно живыми иллюзиями о том, что всех людей можно поделить на правых и виноватых, плохих и хороших. Это совсем другая, скрытая от постороннего понимания сфера жизни, в которой непримиримые враги оказываются связанными сложной сетью взаимовыгодного сотрудничества. Израильские правые экстремисты, выступающие против любых мирных договоров с арабами, тесно контактируют с палестинскими террористическими группировка". Русских коммунистов подкармливают теневики-миллиардеры из капиталистической Европы. Миротворцы
Редко из этого темного бездонного омута смертельных страстей всплывают имена и факты. Ничего никогда не проясняется до конца.
Деннис знал, кто конкретно помешает арестовать в Израиле Карла Майнхоффа. Полковник МОССАДа Яков Берштейн, принадлежащий к правой оппозиции, замаранный связями как с ультрасионистскими организациями, так и с ультраисламистскими, имеющий контакты в среде русских неофашистов и итальянских «красных бригад». Полковник не раз пользовался услугами Майнхоффа, но доказать это не сумеет никто, кроме самого Карла.
Разумеется, окончательное решение остается не за Деннисом, а за господином Вильямом Барретом, сотрудником посольства США в Израиле, атташе по связям с общественностью, резидентом ЦРУ, шефом-куратором Денниса.
Вдруг шестидесятилетнему Вилли, человеку осторожному, лишенному тщеславия, отягощенному старомодными предрассудками, придет в голову честно отдать лакомый кусок в зубы местным властям? Вилли собирается в отставку, на пенсию, и может напоследок преподнести коллегам из МОССАДа такой вот славный подарок.
Но, сдавая Майнхоффа, Вилли невольно подставит Денниса, засветит его перед израильскими властями как агента-нелегала. Это нецелесообразно. Это если не конец карьеры, то весьма неприятный поворот в ней. Разведчик не должен быть известен чужой спецслужбе даже в качестве союзника и добровольного помощника.
Деннис решил не спешить, подождать хотя бы сутки, не выкладывать шефу-куратору потрясающую новость сразу. Сначала самому переварить, обдумать, выработать четкую позицию для разговора, подобрать железные доводы, чтобы Вилли уразумел: нельзя отдавать Майнхоффа МОССАДу. Нельзя ни за что.
Максим распахнул шторы, солнечный свет залил маленький гостиничный номер.
В первый момент Алиса не могла понять, где они, в Иерусалиме или уже в Эйлате. Вторую ночь подряд она почти не спала, ложилась под утро.
Возвращались из Иерусалима страшно долго. Ночью хлестал ливень. С гор хлынули потоки размытого песка вперемежку с камнями. Дорога была перекрыта селями, пришлось ждать четыре часа, пока расчистят узкое горное шоссе.
Остаток пути ехали на очень маленькой скорости. Трасса была мокрой, скользкой, «дворники» не успевали расчищать ветровое стекло, залепленное крупным частым градом. Ветер был таким сильным, что машина дрожала на ходу. В Эйлат они попали перед рассветом.
— Малыш, я посплю еще капельку, полчасика. — Она повернулась на другой
— Ну мам, ты что?! Катер отправляется через сорок минут! Деннис уже ушел на пристань покупать билеты.
— Какой катер? Какая пристань?
— Ну мы же договорились сегодня нырять. Ты что, забыла? Вставай, мы опоздаем!
Даже после душа Алиса чувствовала себя разбитой. Глаза слипались. Она наспех глотнула чаю, Максимка нетерпеливо тянул ее за руку, всю дорогу до пристани они почти бежали.
Деннис ждал их в маленьком открытом баре у кассы. Перед ним стоял высокий стакан с апельсиновым соком.
— Доброе утро, — он виновато улыбнулся, — я пытался отговорить Максима. Мы все не выспались, можно было бы и завтра понырять. Но ребенку не терпится. Оказывается, в его электронной игрушке есть будильник. Он разбудил меня в восемь утра и никаких Моих возражений не желал слушать.
Народу на прогулочном катере оказалось много. Алиса надеялась прикорнуть на мягком кожаном диванчике в закрытом трюме, но все диванчики оказались заняты. Пришлось остаться под ветром, на открытой палубе.
Девушка-экскурсовод рассказывала в микрофон по-английски о желтых акулах, серых муренах, ядовитых морских ежах и хищных кораллах, в которых запутываются любопытные рыбешки, а потом от них остаются лишь скелетики.
Алиса лениво прислушивалась, и все меньше ей хотелось отпускать сына нырять с маской.
А Деннис между тем в десятый раз подробно объяснял Максиму, как надо дышать и двигаться. Максим слушал его, чуть приоткрыв рот и сосредоточенно кивая.
— А может, вы попросите, чтобы мне выдали акваланг? Мне уже скоро одиннадцать. С двенадцати лет можно…
— Только после специальной подготовки. Как бы я ни просил, никто тебе акваланг не даст. Да ты его и не поднимешь. Всему свое время.
Рядом с Алисой дремал древний сгорбленный старец-араб. Ветер трепал длинную седую бороду, платок, обвитый черным обручем, был надвинут низко на лоб, до бровей. Глаз не было видно за темными очками.
— Стоило брать на прогулку такого древнего дедушку, — прошептал Максим Алисе на ухо, — какая ему разница, где спать?
Матросы стали разносить горячий завтрак. Жареная баранина, рыба, гора желтого пряного риса, овощи. Деннис выбрал баранину, Алиса и Максим — рыбу. Тарелки давали прямо в руки. Было вкусно, но неудобно есть без стола, ветер уносил бумажные салфетки, рис сыпался на колени.
У старика-араба опрокинулся пластиковый стакан с минералкой. Старик засуетился, неловко вытянул из широких складок своего балахона носовой платок, и на палубу посыпались деньги. Зазвенела мелочь, бумажки закружились на ветру. Большое арабское семейство с кучей детей было где-то далеко. Старик кряхтел, жалобно бормотал что-то. Ему было трудно согнуться и разогнуться. Деннис, Максим и Алиса бросились ему помогать.
— Ну вот, взяли дедушку на прогулку и забыли о нем, — проворчал Максим, интересно, кто-нибудь из этих арабов будет нырять?