Образование будущего. Университетский миф и структура мнений об образовании XXI века
Шрифт:
Можно вспомнить ситуации, когда государство традиционно берёт на себя функции здравоохранения в большем объёме, чем это привычно: обеспечение карантина. Это чрезвычайно жёсткая мера, от карантина страдают многие здоровые люди, это, по сути, убийство многих невиновных ни в чем граждан силами самого общества. Именно так работает государство, и в сколько-нибудь претендующей на нормальность ситуации допускать государство к управлению здравоохранением нельзя. А сейчас во всём мире происходит именно государственное, бюрократическое, юридизированное управление здравоохранением.
Нельзя лечить всех с неким симптомом или комплексом симптомов болезни одинаковым образом – потому что здоровье у людей разное. Поэтому установление регламента, согласно которому при каком-то комплексе симптомов врач «обязан» применять данное средство, данное лекарство – установление такого порядка направлено против здоровья. Эта обычная ситуация, связанная с защитой медицины от юридической активности недовольных
Точно та же логика в случае суда. Это законы (сфера права) должны быть одинаковыми для всех, а вовсе не суд. Закон осуждает преступление, и потому может быть сформулирован в абстрактной форме, равноприменимой для любого гражданина. Суд же судит людей, а не преступления. И то, что по каким-то признакам кажется одинаковым, для разных людей означает разное. Различие людей, их жизненных ситуаций требует разной реакции общества, и нормальный суд должен, руководствуясь одинаковыми для всех законами, принимать разные решения для разных людей, попавших в общую для них ячейку «абстрактного закона». Суд, который подводит совокупность признаков поступка под готовые статьи закона, суд, который может быть заменён компьютерной программой – не является судом, это болеющее социальное учреждение, приносящее в общество несправедливость. Разное решение для разных людей за одно преступление. Как одинаково лечить всех людей с неким симптомом – это не лечение, а пытка, так и равное наказание для всех за похожий поступок – не правосудие, а мучительство. И здравоохранение, и суд не могут находиться в распоряжении государства, потому что они имеют дело с неравным, с людьми, а государственно-правовая система не способна действовать иначе, кроме как унифицирующе, равным для всех образом.
По этой же причине цифровизация – переход на программное управление, количественная оценка происходящего – губительна для институтов культуры, которые оказываются благодаря таким управляющим программам под воздействиям импульсов правовой сферы (унифицирующим). Это происходит во всех областях, где недопустимо при одинаковых симптомах (признаках) использовать одинаковые управляющие воздействия (медицина, суд, наука).
Поскольку образ современного государства, сидящего на земле и жёстко контролирующего территорию, сильно гипнотизирует, трёхчленное общество могут помыслить лишь в виде небольшой общины. Это понимание соответствует тому, как мыслят понятие «самоуправление». Ему отводят место где-то внизу общества, оно относится к чему-то маленькому – хотя смысл этого понятия совсем не предполагает такого малого размера. Небольшая группа лично знакомых и по соседству живущих людей может быть «такой» (самоуправляемой), но большие общества такого типа кажутся немыслимыми. Хотя бы потому, что современные государства не позволят внутри себя всяких самодеятельных экспериментов с законами, экономикой и т. п. И тут можно вспомнить про местные власти и про локальные деньги, с которыми проводятся многочисленные эксперименты. Тут важно понимать, что это вопросы о способе перехода – одно дело мыслить, как устроено трёхсферное общество, и другое дело – продумывать способы его образования из конкретного устройства общества в неком «сейчас».
Как только речь заходит о таком радикальном переустройстве общества, сразу говорят «невозможно». Это ведь не передача власти от одной группы к другой, не передача собственности (такой, как есть) от одного общественного слоя к другому. Это изменение понятий о власти, собственности и культуре, соответствующие им реалии должны функционировать иначе, – разве такое возможно? Да как за такое взяться? Как вообще можно сделать новый социальный институт? Большинство людей уверены, что вообще эти институты появляются как органы живых существ, в «эволюции», они как-то так от веку даны человечеству, а в истории происходят лишь мелкие вариации – и эти мелкие вариации и являются причинами огромных социальных сдвигов. Как же можно помыслить радикальное изменение социальных институтов, разве такое делается усилиями людей, сознательными усилиями?
Функционирование социального института
Представление о функционировании социального института затруднено многими обстоятельствами. Мешает ориентация на значение слова в языке и словарные статьи – когда наивно полагается, что социальный институт «образование» – это примерно то же, что и значение слова «образование». То есть люди расшифровывают значение слова (что-то вроде «процесс и результат воспитания и обучения в интересах человека, общества, государства») и полагают, что в реальной школе всё устроено для этой цели – и сюда не вписываются зарплаты учителей, подчинение надзорным органам, поборы с родителей и подавляющая бюрократическая отчётность. Мешает также ориентация на документы, когда считается, что нечто работает так, как об этом говорится в законе или каком-то постановлении. Реальный социальный институт лишь в некоторой степени описывается теми нормативными документами, которые призваны кодифицировать его деятельность. Затрудняет дело, конечно, и многосвязность любого института. Он не просто сплетён из нитей трёх цветов (включает правовые, экономические и культурные аспекты), но и участвует в работе других социальных институтов.
Помимо того, социальные машины выстраиваются во многом бессознательно. Это машины имеют отчётливую функциональность, они построены из социальных ролей, то есть как бы людьми, но при этом участвующим в их работе людям не известно устройство машины и её функциональность. Свойства социоматов не даны, их приходится специально изучать. Легенды о «простых» функциях социоматов разрушаются при малейшем критическом внимании. Например, наивная точка зрения, что учреждения высшего образования служат для обучения, рушится сразу, как только понято, что для многих юношей это способ избавиться от армии. Или сделать шаг в карьерном росте. Или завести правильные знакомства. Или отыскать правильного супруга. Таких функций много, одни учебные заведения лучше в одном отношении, другие в другом, иногда их функции сильно изменяются, чтобы совместить прежние образовательные и новые, дополнительные. В общем, относительно любого социомата необходимо исследовать, как он работает, каковы его функции, как они совмещены.
С образованием сплетаются многие другие социальные институты; каждый социальный институт не в пустоте работает, а многими связями вовлечён в работу окружающих институтов, с одними он связан более существенно, с другими – менее. Образование связано с несколькими институтами производства элит, главным образом через установление системы знакомств и брачных связей, которые развиваются у элитариев по мере прохождения образовательных институтов. Образование связано с экономикой, поскольку возможность оплачивать то или иное образование имеется у групп определённого достатка, благодаря чему учащиеся учебного заведения относятся к близким социальным слоям. Эти связи по экономической близости и через образованные сети знакомств поддерживают понимание, вырастающее из обладания общими привычками и общим культурным багажом. Отсюда – облегчённая коммуникация и увеличенная связность людей, имеющих общее образование.
В смысле «нужных знакомств» и «введения в правильный круг людей» вообще не важно, какое образование предоставляется в содержательном смысле. Не важно, чему учатся, не важно, у кого – важно, с кем. Определённое образование в «правильном» месте могут позволить себе только богатые или статусные люди. В активный период жизни, в молодости дети этих богатых людей контактируют с детьми других таких же семей, так что дружеские и семейные связи заводятся среди одного и того же круга «хороших» семей. В результате элита обосабливается от нижестоящих групп общества без всяких насильственных действий. Очень многое в социуме случается, потому что одни люди знакомы с другими, и не случается, потому что у кого-то нет правильных знакомств. Образуется социальный барьер, и важно, что – хотя он формально не обозначен и никаких внешних препятствий нет, – попасть в группу «хороших» людей за барьером не получится. Можно быть талантливым. Можно заслужить те же достижения, что и самые элитные из этой группы, – всё равно на общих основаниях в круг элиты не войти, потому что там важны семейные связи и чувство общей культуры, а внешние достижения лишь дополнительно маркируют элиту, но не являются достаточным поводом для проникновения в неё. Такой образ получается, если представить себе школу или университет без образования; в такой школе как раз то, что преподаётся, не важно и может быть вообще исключено. Эти связи, знакомства и общие воспоминания молодости – это культурный капитал, который крайне трудно и даже невозможно приобрести человеку со стороны, а без такого капитала даже значительное богатство и значительные достижения перекрывают путь в элиту. Таким способом может быть образовано настоящее сословное общество даже без внешнего правового оформления.
В результате для того, чтобы иметь дело с образованием, решать, что в образовании хорошо и что плохо, требуется начинать не с программ, а с социологического анализа устройства социального института образования в данной стране и данном городе – чтобы понять, вот здесь именно вот этот образовательный институт, эта школа или этот университет – он какие функции выполняет? Не в идеале, не «должен выполнять», а – как он работает? После выяснения можно решать, устраивает ли такая работа, такая функциональность, или надо перестраивать, или надо увеличивать эффективность, потому что функция нужная, но в работе данного института она выступает как дополнительная и оттого мало эффективна.