Обречённые. Том 1
Шрифт:
— Ну, парочка была. Вон, Хоха, например. Ничего был парень, только какое-то ширево всё искал. Так и не нашёл. А может, нашёл, да нам не сказал. Налакался из краников, как ты, да на светящей поляне заночевал. А там даже мне порой плохо становится.
Прикрывая собой от пронизывающего ветра, Эири прильнула поплотнее. Она наверняка мёрзла и сама: это в «металлическом» облике её не беспокоили ни мороз, ни огонь. Но девушка понимала, что холодный металл застудит спутника. И потому, хотя худенькие плечи дрожали от порывов ветра, остальное тело ластилось к его боку. Впервые в жизни Мэтхен ощутил бархатистую мягкость
— Тебе плохо? — прошептали эти губы. — Что с тобой, поранился?
Трудно сказать. То есть просто — но попробуй объясни никогда не болевшему человеку, что такое ангина. В Подкуполье выжили лишь жалкие остатки прежнего населения. Тысячи, да, — но из десятков миллионов. Зато остались самые живучие. Они привыкли к синтетической баланде, способной довести прихотливого забарьерца до рака желудка, и к провоцирующему мутации пойлу. И к химическим ливням, порой таким, от каких слезает кожа, а от капель, как от ожогов, остаются шрамы и рубцы. И к радиоактивному смогу. И к мутировавшим до неузнаваемости бактериям. Они просто не представляли иного. Они никогда не болели — правда, и жили хорошо, если лет тридцать.
Так, может, вершина эволюции — подкупольцы, а не забарьерцы?
— Приболел немножко, ничего страшного, — негромко произнёс Мэтхен. Его колотил озноб, но изгнанник старался, чтобы зубы не стучали. — Завтра буду как огурчик.
Сам он, правда, был в этом вовсе не уверен. Если уж тут прихватило — мало не покажется.
Помолчали. Ночь тянулась, мрак густел, хотя, казалось, куда уж дальше. Отравленное болото жило — чавкало, булькало, временами кто-то душераздирающе выл за пеленой мрака и смога. Мэтхен хотел спросить, есть ли тут чудовища. Потом вспомнил Бига. Наверняка есть и другие «красавцы», только вряд ли многие из них сохранили разум. Да, шататься по болотам без автомата — чревато. Да и с автоматом — что, лучше? А танк по этаким топям не пройдёт. Вывод: тут скорее сам станешь пищей, чем добудешь что-то съедобное.
Мэтхен чувствовал себя препаршиво, но всё равно легче, чем когда шёл. По-настоящему заснуть не получалось: он то проваливался в зыбкий полубред-полудрёму, то снова выныривал, чувствуя, как кружится и горит огнём голова, как подкатывает к горлу тошнота. Бросало то в холод, то в жар. А время тянулось бесконечной многоножкой, единственным лучиком надежды была невидимая во тьме улыбка Эири. Отчего-то Мэтхен не сомневался: она улыбается, немного смущённо — но всё равно ободряюще. Мол, ничего, жить будем — не помрём. В этой улыбке смешались тревога за друга, надежда, стремление помочь… Мэтхен нашёл в себе силы улыбнуться в ответ.
Вспомнился Двуглавый Боря. Мэтхен не понимал, как он стал её мужем? В посёлке, как вообще в Подкуполье, давным-давно не помнят, что такое семьи: каждый спит, с кем понравится, а надоест — уходит ещё к кому-нибудь. И результаты творящегося тихого разврата — как говорится, налицо. Что может родиться, к примеру, от союза трёхрукой, зато безногой особы с полуметровыми острыми, как копья, рогами над ушами — и трёхглазого, с девятипалыми руками и свиным пятаком вместо носа, похожего на мелкого кентавра с чешуйчатым
— Слушай, можно нескромный вопрос?
— Ну, если не совсем нескромный, можно, — во мраке улыбка снова не видна, но тон — шутливый, с затаённым лукавством.
Мэтхен помолчал — и, будто во тьму с крепостной стены:
— Почему ты вышла за Бориса?
На миг повисла тишина. Мэтхен сказал — и пожалел: он опасался, что слова разобьют хрупкий мост доверия, и она отчуждённо замолчит, а то и влепит пощёчину. Последнее, впрочем, было бы лучше: это означало бы, что он, по крайней мере, ей не безразличен.
— Так ведь вождь он, — произнесла она. — Вождю многое можно. Вот и меня взял. А почему пошла? Потому что иначе мне бы пришлось бы искать другой посёлок. А тут все мои друзья, с кем я в детстве играла…
«Ага, а сама уже такая взрослая, ну просто ужас — целых пять с половиной лет, — ехидно подумал Мэтхен. — А я вообще древность ходячая, тридцать три года, блин!»
— Это во-первых. А главное, если б не он… Если б не он, наши бы у краников передрались сразу. И на завод никто бы ходить не стал. Как Смрадек все бы стали.
«Права девчонка! — с удивлением осознал Мэтхен. — Всё верно: если б не завод, если б не необходимость работать, а значит, думать, все бы окончательно опустились. А что, краники есть — и прекрасно, можно и не трезветь, только сосать и сосать эту дрянь, пока не загнёшься!»
— А ты его любишь? — и снова Мэтхен задал вопрос прежде, чем понял, что лучше молчать. Даже в абсолютном мраке, по голосу, было заметно, как смутилась девчонка.
— Любишь? А что такое — любить? Вот поесть — люблю. И это самое — тоже не против. Что такое — любить человека? — Смутилась. Видать, слышала уже пакостное, ибо утверждающее, что в отношении подкупольцев всё позволено, словечко «мутант».
— Это значит, — начал разъяснять Мэтхен. Вспомнились книги, фильмы, песни… Но как историк, он знал: были времена, когда этого понятия, как такового, и не было. Никого не возмущало, что девушке выбирали мужа родители, при этом её даже не спрашивали. Само собой, были и такие, кто решались пойти против главы рода, жреца и старейшины, против людской молвы и гаденького шёпота на ушко. О них даже пели песни. Но большинство — большинство и не думало, что можно как-то иначе. Судьба, да. От неё не уйдёшь. Может, в следующем рождении, если карма не запачкается… — Значит, что ты без кого-то не можешь жить, ты тоскуешь, едва он успеет выйти за порог. А стоит ему появиться — тебя будто озаряет солнце, и хочется петь и плясать…
«Дикий, что я плету? — билось в голове. Но слова лились — сами собой всплывали цитаты из прочитанных, разумеется, в электронном виде, книг. — Ещё бы стихи тут сочинять стал!»
Эири слушала, как откровение. Похоже, она забыла даже, что надо дышать — и глубоко вдохнула, только когда Мэтхен замолчал.
— Если так… Не знаю. Честно. Я всегда гордилась, что он — мой, а я — его. И мне доставляла удовольствие… близость с ним. Но так, чтобы скучать без него? — В голосе прорезалось лёгкое возмущение: — А ему плевать на мои слова! Сколько раз говорила — не пей! Ну, а к другим девчонкам приставать — тут ничего особенного, на то он и вождь.