Обреченный на любовь
Шрифт:
– Как же это можно – лишить человека жизни без насилия?
– К сожалению, я не сумею вам объяснить. Живой этого не поймет.
В твоем языке нет понятий, вспомнил вдруг Калинов. Где я это слышал?
Он напряг память, мысленно произнес фразу несколько раз, покатал ее на языке, но из памяти ничего больше не выплыло.
Калинов встал и прошелся по камере. Подошел к двери, прислушался. За дверью было тихо, по-видимому, стояла ночь. Назаров смотрел на него с надеждой.
– Неужели у вас нет других детей? – спросил Калинов. – Наверное, ведь все равно, какого ребенка вам надо
Назаров опять невесело улыбнулся:
– Мне приходилось спать со многими женщинами, но они не были такими дурами, как Лидка. Во всяком случае, если бы они родили от меня, я бы сейчас об этом знал. У душ существует некое… чутье, что ли, на своих детей. Я не могу вам этого объяснить.
В твоем языке нет понятий, снова вспомнил Калинов.
– Однако дисивер способен вас обмануть.
– Вы имеете в виду то, что я принял вас за Игоря?.. Да, по-видимому, способен. Я не знаком с его устройством.
Калинов снова сел на койку и задумался. Назаров терпеливо ждал, опустив глаза.
– И, стало быть, вы тогда были способны убить меня? – сказал вдруг Калинов.
– Нет! Не способен!
– А мне показалось, что способны!
– Я вижу, вы мне не верите, – обиделся Назаров. – Но мне нечего больше добавить. Это человек может предоставить доказательства, а у нас, у душ, все так нематериально…
– Скажите, – перебил его Калинов, – а дьявол существует на самом деле или нет?
– Какой дьявол? – изумился Назаров.
– Обыкновенный: с рогами, с копытами, с хвостом… И чтобы серой пахло… И чтобы ему можно было продать душу.
Назаров ответил не сразу, некоторое время он сидел и молча смотрел на Калинова, словно раздумывая: можно ли открыть этому человечку такую большую тайну, не принесет ли это знание ему вреда. Потом сказал:
– Дьявол в самом человеке, это изнанка человеческой души, если хотите – ее антипод. А душа – не товар, так что продать ее нельзя… Вы узнали от меня что-то новое? – В его улыбке проскользнуло ехидство.
– Да нет. – Калинов вздохнул. О дьяволе я и сам догадывался. Все было бы слишком просто, если бы он существовал на самом деле. Но людям было бы легче: есть на кого сваливать вину за содеянное!
– Мне кажется, мы отвлеклись, – заметил Назаров.
– Это вам кажется, – сказал Калинов. – Ну да ладно… Одним словом, ваши объяснения не слишком достоверны. Зачем вы пришли ко мне? Ведь я арестован и ничем не могу вам помочь!
– Вам стоит только ЗАХОТЕТЬ мне помочь…
– Но почему я должен ЗАХОТЕТЬ?
– А мои объяснения…
– Ваши объяснения ничего не объясняют. Если бы все происходило так, как вы говорите, Земля была бы переполнена миллиардами неприкаянных душ. Шагу было бы негде ступить…
Назаров вздохнул:
– Эх, Александр Петрович, Александр Петрович, да она и так ими переполнена. Неужели вы не чувствуете тревоги, которая висит в воздухе? Неужели вы не ощущаете напряжения и непонятной тоски?.. А ведь это все из-за нас, из-за неприкаянных душ. Сколько убитых, о которых ничего не знают их собственные дети, сколько таких детей, сколько умерших – пусть даже и естественной смертью! – стариков, забытых и заброшенных!
– Не орите на меня, – сказал Калинов. – Тоже мне, нашел козла отпущения!.. Если все так, как ты рассказываешь, то почему другие Забытые не убивают своих детей, как собираешься это сделать ты? Почему они не облегчают Землю от неприкаянных?
– С чего ты решил, что не облегчают? – Назаров тоже перешел на «ты».
– Еще как облегчают! Разве мало происходит таинственных смертей и непонятных исчезновений?.. Но души всего лишь продолжение их бывших носителей. И как не каждый человек способен убить своего ребенка, так и не каждая душа может совершить такой поступок. Для этого требуется быть сильным. Многие предпочитают освобождению вечную неприкаянность. Это гораздо легче, чем пережить несколько неприятных мгновений!
– Вот то-то и оно! – сказал Калинов. – Ты не ищешь легких путей и готов пережить несколько неприятных мгновений, правда? – Он фыркнул. – Конечно, ты ведь и при жизни думал в первую очередь о своих удобствах. Таким остался и после смерти… Ты верно сказал: души лишь продолжение бывших носителей. И видимо, большинство готово нести свой тяжкий крест за те грехи, что совершены при жизни. Их я понимаю. Тебя же – нет. И нечего пугать меня Апокалипсисом! Если Господь существует, он сделал эту неприкаянность Забытых их очищением, а очищенный рано или поздно должен обрести покой. Господь милосерден…
– Господь не существует, – сказал устало Назаров. – Это сказочка для дураков… Есть только дух человеческий. А он судит и его судят не по Боговым законам, по человечьим!
– Может, ты и прав, – сказал Калинов. – Может, Господь и не существует. Но люди придумали его не от дурости… Господь – тот самый идеал, человек, которым люди стремились поверять свои поступки и на которого они в конце концов стали бы походить, если бы не были так слабы. Но за слабость ненавидеть нельзя, за слабость можно только жалеть…
– Стало быть, ты и меня должен жалеть!
– А я и жалею, – сказал Калинов. – Ты хочешь выглядеть сильным, но в силе этой ты слаб. Ты считаешь, что пережить несколько неприятных мгновений убийства своего сына – это проявление силы. Черта с два! Вечно нести свой тяжкий крест – вот проявление силы… Избавиться же от него – лишь слабость. Потому я и жалею тебя.
И тут Назаров снова упал перед ним на колени.
– Отдай мне сына, – взмолился он. – Раз ты меня жалеешь, пожалей до конца. Освободи меня от этого груза и подумай о Земле. – В голосе его зазвучала угроза. – О Земле подумай. Апокалипсис – не метафора, он вполне реален.