Обреченный на любовь
Шрифт:
– Извини, – перебила Вита, – но ты не знал Зяблика до своего появления в Дримленде. Ты сразу и навсегда стал для него моим парнем, моим женихом, моим мужем, а он всю жизнь был в меня влюблен. Как же он мог раскрыть перед тобой свою сущность?
– Откуда ты знаешь, что он всю жизнь был влюблен в тебя?
Вита грустно улыбнулась:
– Сашенька! Женщина всегда знает это. Даже если мужчина и молчит о своих чувствах… Я скажу тебе больше – Зяблик влюблен в меня и сейчас.
– И ты думаешь, он способен?..
– Способен, Саша. С отчаяния влюбленный способен на что угодно. Я удивляюсь, что ты
– А почему с отчаяния? Разве раньше у него была надежда?
Вита посмотрела на него долгим взглядом. Словно раздумывала – говорить или не говорить. А может, удивлялась мужской самонадеянности.
– Милый мой, конечно была. Он ведь был уверен, что наш с тобой брак окажется недолговечным. Я знаю это… Он не считал нас гармоничной парой. Потому с Алькой и детей не хотел заводить. Но года уходят, а ты все не собираешься меня бросать. Вот, полагаю, он с отчаяния и решил тебя пошантажировать: вдруг да выгорит!
А ведь я уже слыхал нечто подобное, вспомнил Калинов. Десять лет назад от самого Зяблика. Выходит, он не юродствовал тогда? Или я все забыл?
Но соглашаться с женой почему-то не хотелось, и он проговорил упрямо:
– Не понимаю, откуда у него могла появиться такая надежда. Я вроде бы не давал поводов к появлению такой надежды.
– Тебе так кажется. На самом деле, женившись во второй раз, ты тут же дал ему повод надеяться. Он ведь однолюб и даже не может понять, как это возможно – любить сразу двух женщин. Тебе бы влезть в его шкуру, но ты просто не способен на такой подвиг. По чисто психологическим причинам…
– А ты способна? – ядовито осведомился Калинов.
– Я женщина, а стало быть, влезть в шкуру мужчины тем более не способна, но не забывай, что я тоже однолюб.
Калинов крякнул: ему показалось, что последние слова прозвучали как укор.
– Я ни в чем тебя не обвиняю, – поспешно проговорила Вита. – Мня вполне устраивает наша семейная жизнь.
Я не раз это слышал, подумал Калинов, но так ли оно на самом деле? Если ты уверена, что Зяблик всю жизнь любит тебя… Ведь такая любовь способна растопить сердце любой женщины! А твое сердце, Виточка, тоже не камень.
– Что ты собираешься делать? – спросила Вита.
Калинов сложил губы куриной гузкой и поднял взор к потолку:
– Пока хочу собрать улики. А потом…
Ему вдруг пришла в голову мысль: а не выложит ли она все, что он ей расскажет, Зяблику? Эта мысль потрясла его настолько, что он потерял способность говорить.
Вита расценила молчание мужа по-своему:
– Если это служебная тайна, то лучше не рассказывай.
Однако лицо ее помрачнело.
О Господи, сказал себе Калинов, неужели теперь и от собственной жены придется скрываться!
Тут в гостиную вошла Марина, и разговор сам собой перешел на другие темы. Впрочем, секунда некоторое время подозрительно смотрела на мужа и приму, но никаких вопросов себе не позволила. Разговор сразу стал легким и беззаботным, и к Калинову, впервые за последние дни, даже вернулось хорошее настроение: он вдруг вновь почувствовал себя героем-любовником. Марина села рядом с Витой, положила головку на плечо примы, а та обняла ее за плечи, и Калинову очень захотелось оказаться между ними.
Ночью Вита пылала страстью.
Когда он вышел из ванной, Вита встретила его приготовленным завтраком. Села напротив, смотрела, как он ест. Сама разделить с ним завтрак отказалась, и Калинов был ей за это благодарен. Совместный прием пищи объединил бы их, и пришлось бы о чем-нибудь разговаривать. Сложившаяся же мизансцена позволяла молчать. А молчать было так хорошо!
Уходя на работу, он ограничился легким кивком и братским поцелуем.
Когда Милбери явился с докладом, выражение его лица не обещало ничего хорошего.
– Проверка проведена, шеф… К сожалению, ничего определенного она не дала. В самом деле, накануне похищения Крылов снял в Комарове коттедж и взял напрокат флаер. Все это зарегистрировано самым должным образом, без малейших попыток что-либо скрыть. Он вполне мог по-тихому увести, а потом увезти твою жену из Летнего сада и точно так же, по-тихому, мог привезти ее в Кокорево. Поскольку он бывал у вас и хорошо знал дорогу, ему совершенно не требовалось пользоваться автопилотом… Но никаких улик мы не обнаружили. Я рассчитывал, что удастся снять этот коттедж и провести в нем тщательный обыск, но Крылов заплатил за месяц вперед и пока о расторжении договора не заикался. Соседей мы аккуратно порасспросили, но ничего определенного они сказать не могут. Если Крылов там и бывает, то всегда без шума. Флаер удалось осмотреть, использовали искатель запаха и дактилоанализатор. Кабина флаера оказалась залита одеколоном, отпечатков пальцев твоей жены не обнаружили.
Нетерпение, все утро терзавшее Калинова, вдруг сменилось апатией. Он молча смотрел сквозь Милбери. Удивленный Милбери кашлянул и продолжил:
– Думаю, надо произвести обыск в коттедже. Не может быть, чтобы там не осталось никаких следов… Конечно, санкции с такими данными мы не получим, но я готов на свой страх и риск. Если ты не против…
– А почему ты думаешь, что мы там найдем следы? Ведь он вполне мог их уничтожить…
– Да ну, шеф! Что он, рецидивист, что ли? Ведь одну-то ошибку он совершил!
– Это какую же?
Милбери улыбнулся:
– Ему надо было уничтожить эскулапа до применения химических средств, и тогда бы у вас быстрых подозрений не возникло. Он же сделал наоборот.
Калинов встал, прошелся по кабинету. Подошел к заместителю, похлопал его по плечу.
– А какой смысл в том, чтобы у меня не возникло быстрых подозрений? Наоборот, подозрения должны были возникнуть. И время было выбрано так, чтобы я попенял на политических соперников. И думаю, дальше все сделано так, чтобы с определенностью сказать, кто виновник, было невозможно. Так, чтобы даже если я и стал подозревать Крылова, все равно оставался бы шанс, что это не он. А стало быть, моя семья должна ходить под дамокловым мечом.