Обреченный странник
Шрифт:
— Принес? Давай сюда, да имя свое скажи и прозвание, а то не от своего же имени мне прошение писать. А еще лучше, проводи меня до дому, там все и обскажешь.
Иван решил, что это будет самое лучшее, когда он узнает дом, где живет Федор, и пошел вслед за ним, рассчитавшись с половым, который тут же подскочил к столу, как только они собрались уходить.
На другое утро, едва проснувшись, Иван вспомнил о вчерашнем разговоре, и у него мурашки поползли по телу, когда представил, за какое дело он решил взяться. Однажды, уже побывав в остроге, он понял, как легко туда попасть и как трудно выбраться затем на свободу. Но что–то подсказывало ему, что подьячий прав, и самое лучшее в его положении, действительно, обратиться к самой государыне. Он быстро оделся и, стараясь не встречаться взглядом с неодобрительно поглядывающим на него слугой поручика Кураева, отправился к дому, куда он вчера проводил Федора.
Едва он постучал в обитую мешковиной дверь, как голос изнутри крикнул, что открыто. За столом у подслеповатого оконца сидел в исподнем Федор со всклокоченной головой и, низко склонившись над белым листом бумаги, что–то писал.
— Посиди покуда, — кивнул, не здороваясь, он Ивану, — не закончил еще.
— Ладно, подожду, — покорно согласился тот и присел на лавку подле теплой еще печи. Из соседней половины дома выглянула старуха, укутанная в темный платок, закрывающий ее до самого пояса, недружелюбно оглядела его и скрылась обратно.
— Не обращай внимания, то мать моя, — успокоил Федор, не отрываясь от написания, — сердится, когда пьяный прихожу.
— Жены–то нет, что ли? — поинтересовался у него Зубарев.
— Была, да сбежала с одним солдатиком, — равнодушно сообщил он, — и правильно сделала, а то бы сам выгнал. У меня ведь дело такое: сегодня есть заработок, а завтра может и не быть. А я, когда напьюсь шибко, то могу и побить нечаянно, не стану скрывать. Вот она и умотала.
Иван неприязненно оглядел убогую обстановку комнаты, которая мало чем отличалась от таких же домов у них в Сибири, где хозяин перебивался с хлеба на воду без постоянного заработка. Наконец, Федор закончил писать прошение и, ссыпав с него песок, несколько раз встряхнул за столом, полюбовался работой.
— Готово, Иван Зубарев, прошение твое, прими, — и протянул через стол, — а с тебя полтинник, как и сговаривались. Лишнего не беру…
7
Когда Иван вышел с прошением в руках после затхлого, полутемного помещения, где жил со своей матерью подьячий, солнечный свет моментально ослепил его, заставил полуприкрыть глаза, зажмуриться. Он блаженно улыбнулся и посмотрел на гербовую бумагу с черным двуглавым орлом наверху и причмокнул языком, затем нашел видневшийся неподалеку позолоченный крест колокольни и широко перекрестился, стянув шапку с головы, подумал про себя: "Ну, теперь, или пан, или пропал! Коль Господь на моей стороне, то должно все решиться благополучно…"
— Эй, паря, одень шапку, а то уши отморозишь, — услышал он голос сзади себя. Оглянулся и увидел широколицего извозчика, сидящего на облучке выкрашенных охрой саней.
— Ничего, не впервой, — ответил он, улыбаясь, но шапку натянул на голову и начал неспешно скручивать в трубку лист бумаги.
— Тебе куда ехать? — не отставал извозчик, который, судя по всему, заприметил
в Иване выгодного пассажира.
— Пока сам не знаю, — ответил тот, но потом, чуть подумав, спросил:
— А далеко будет до дворца, где государыня живет?
— До Зимнего, что ли? — спросил тот. — Садись, мигом домчу.
Иван чуть потоптался на месте, а потом, решив, что, коль день так успешно начался, то не стоит откладывать, все одно придется идти к дворцу, чтоб застать государыню, вряд ли он сам без посторонней помощи сможет найти дорогу.
— А -а -а… Была не была, поехали, — и легко опустился в санки, почувствовав себя чуть ли не барином, довольно поглядывая по сторонам.
— Сам откуда будешь? — полюбопытствовал извозчик, полуобернувшись к нему. — Сразу вижу, из приезжих.
— Из Сибири я, из Тобольска. Слышал про такой?
— Как не слышать, — отозвался тот, умело направляя резвую лошадку между возов с сеном, поворачивающих на соседнюю улицу, — свояк у меня годика два назад как за кражу угодил в ваши края. Тожесь, видать, из ссыльных?
— Нет, живу я там, из купеческого сословия.
— А дворец государыни тебе на кой? Из любопытства али ищешь кого?
— Да так, поглядеть, — не стал открываться перед незнакомым человеком Иван, посчитав за лучшее отмолчаться.
— Понятно, многие из приезжих просят отвезти поглядеть на него. Там сейчас к Рождеству как раз готовятся, украшают все, прибираются. А вот он и есть, — указал он кнутовищем, когда въехали на большую площадь. — Тебя к нему подвезти или здесь выйдешь?
— Значит, здесь государыня и жительствует? — для верности переспросил Иван извозчика.
— Когда здесь, а когда в ином месте. На то она и государыня, чтоб жить там, где пожелает.
— А ты ее сам видел хоть разок?
— Карету ее сколь раз на улице встречал, а саму ее не приходилось, сознался тот, — нашему брату лучше подале держаться. С сермяжным рылом в калашный ряд негоже лезть. Так как, выходить будешь али дале поедешь?
— Вези обратно, — потребовал Иван, решив, что на сегодня узнал достаточно.
На другой день, лишь только начало светать, он уже подходил к Зимнему дворцу, пытливо вглядываясь в замерзшие окна, за одним из которых должна была находиться сама императрица. Никем не остановленный, дошел до парадной лестницы, круто ведущей вверх к двустворчатым дверям покоев. Подле них стояли с ружьями в руках два здоровенных усатых гренадера, выпуская время от времени из себя клубы морозного пара. Один из них повел глазами и встретился взглядом с Иваном, но, оглядев его как неодушевленный предмет, стал смотреть куда–то вдаль, на площадь.
— Чего встал? Проходи, — услышал он грозный окрик и, с испугу отскочив в сторону, оглянувшись, увидел полицейского в черной бараньей папахе на голове и с саблей на боку. — Иди отсюда, иди по–хорошему, — чуть подтолкнул он Ивана, — нельзя здесь останавливаться.
— А чего я сделал? Почему толкаешься, — огрызнулся, было, тот, но связываться с полицейским не стал и счел за лучшее отойти подальше от входа, к начавшим появляться на площади торговцам, принесшим свой товар в лотках, поддерживаемых на плечах толстыми кожаными ремнями.