Обрести надежду
Шрифт:
Она оделась и прямо в шлепках пошла в «Соловьи» — мимо старых, увитых плющом домов и огороженных низенькими белеными заборчиками палисадников, пестрящих желто-голубым цветеньем сорняков. Сейчас самое время скоротать часик-другой в баре, где тебя обслужит Капитан, один из тех немногочисленных мужчин, которому ничего от тебя не надо, разве что обменяться парой дружеских слов.
8
Больничные правила гласили: если ты распечатала пузырек с лекарством, ты не можешь поставить неиспользованные остатки на место. Ты должна их утилизировать или «истратить», и обязательно нужно сообщить об этом другой сестре. «Я истратила пятьдесят микров фентанила», — предположим, говоришь ты. Микрами в больнице называли микрограммы, микрограмм представляет
Джоанна знала, что поступает очень нехорошо, унося лекарства с работы (она убеждала себя, что это не воровство, поскольку лекарства все равно отправятся в помойку), но пару раз, когда она делала это для Донни, она потом просила прощения у святого Тони и даже ходила в церковь исповедоваться. Но сейчас Донни было плохо, он мучился от болей, и, кроме того, Джоанна хотела, чтобы хоть в чем-нибудь он зависел от нее. Ей хотелось быть ему полезной, ведь она все еще была его женой. А разве ее желание помочь — и его желание, пусть неохотно, но принять эту помощь — не свидетельствовало о прочности их связи?
Такие мысли блуждали в голове Джоанны, когда она подносила шприц к исколотой ягодице миссис Шэвелсон, к тому месту, где располагалась мышца vastus lateralis. Джоанна любила делать уколы — твердая рука, точность попадания, медленный нажим пальцем, и инъекция милосердия совершена, — хотя сама боялась их панически. Насчет морфина у нее с Донни была железная договоренность — лекарство вводит она. Ни при каких условиях она не позволила бы ему колоться самому.
— Пожалуйста… — проговорила миссис Шэвелсон слабеньким хриплым голосом. — Пожалуйста…
У женщины была четвертая стадия, и через несколько дней ей предстояло поехать домой умирать в домашней постели под присмотром уже частных врачей.
— Не волнуйтесь, — сказала Джоанна. — Мы увеличили вам дозу. Так что сейчас станет немножечко полегче. Вы потерпите?
Введя иглу в мышцу и нажимая на поршень шприца, Джоанна, как обычно, испытала какое-то внутреннее чувство облегчения — словно вводимое лекарство переливалось больной женщине из ее собственного тела. В такие моменты она испытывала отток и одновременно прилив сил — наверное, то же самое, думала она, чувствовал Иисус, когда касался рукой пылающей жаром кожи страждущих. Джоанна чувствовала, что это ее призвание. Еще в детстве она любила ухаживать за многочисленными больными родственниками, ей нравилось утешать больных. Родители, бабушки-дедушки, тети-дяди, двоюродные братья и сестры — стоило кому-нибудь из них приболеть или сломать руку или ногу, и Джоанна мчалась с гостинцами навещать их, а по вечерам перед сном упоминала их в своих молитвах.
Морфин утоляющим теплом растекался по венам миссис Шэвелсон, она закрыла глаза и с едва заметной улыбкой погрузилась в сон. Хотя бы ненадолго, но ей полегчает, подумала Джоанна. А когда ее отвезут домой, там у нее будет постоянная капельница с увеличенной дозой, и смерть придет к ней незаметно, словно в тумане.
Джоанна спрятала неиспользованные полпузырька с лекарством в карман штанов и направилась в сестринскую. Ей повезло — Черри была там, заполняла на компьютере медицинскую карту кого-то из пациентов.
— Я истратила пять миллиграммов Морфея, — сообщила Джоанна, назвав лекарство именем древнегреческого бога сна, как это обычно делал Фред.
— Хорошо, — рассеянно отозвалась Черри, не отрываясь от работы. В отличие от Грейс Черри принадлежала к тому типу медсестер, которые не умеют делать несколько дел сразу. Любое занятие требовало от нее повышенной концентрации. Зато на заднем сиденье мотоцикла она была лучшим пассажиром, чем Грейс, — от всей души радовалась и наслаждалась ощущением свободы. Потому что отчаянная. Не то что Грейс — вечно напряжется и кричит Джоанне, чтобы ехала потише да смотрела на дорогу, а сама прямо впивается пальцами Джоанне в бока. Но больше всего раздражали Джоанну нотации, которые любила читать ей Грейс насчет Донни. Тоже мне опытная нашлась. Что она может знать про супружество, если прожила со своим мужем всего несколько месяцев, а потом он умер?
— Как там миссис Шэвелсон? — поинтересовалась Черри.
Джоанна оторвалась от своих размышлений.
— О, она сейчас в волшебной стране.
— Она хочет, чтобы я познакомилась с ее внуком, — сказала Черри. — Он в юридическом колледже учится. Как думаешь, стоит?
Джоанна щупала пузырек с морфином в кармане.
— А Грейс его видела? — спросила она и про себя подумала: надо бы переложить пузырек в свой шкафчик, пока кто-нибудь не заметил, что карман оттопырен. — Она тебе сразу скажет, стоит ли с ним знакомиться.
— Нет, он не навещал бабушку, — сказала Черри. — Он живет в Бостоне.
— В Бостоне? И ни разу не навестил умирающую бабулю? — Джоанна изобразила звук сигнала из телевикторины, означающего проигрыш. — Следующий игрок!
Удачно «съехав с базара», Джоанна, стараясь не выдать себя спешкой, пошла по коридору в сторону раздевалки для персонала. Открыв дверь, она тут же поняла — побыть одной не получится, профурсетка Дон болтает в раздевалке по мобильнику. Персоналу не разрешалось говорить по мобильному телефону в отделении, потому что его сигнал мог нарушить работу медицинских приборов, поэтому все приходили сюда. Не то что все, а в основном Дон, пергидрольная блондинка, которая в свои «за сорок» почему-то считала, что круто носить чулки с поясом, причем так, чтобы это было видно всем. Она была, пожалуй, самой ленивой медсестрой в отделении, даже ходили слухи, что ее перевели с дневной смены на ночную после того, как из-за передозировки лекарства у нее чуть не умер пациент. Джоанна инстинктивно недолюбливала Дон, не столько за лень, сколько за ее натуру — Дон спала со всеми, кому не лень, как течная сучка, в то время как беспорядочность самой Джоанны в половых связях была скорее вопросом отношения, нежели образом жизни. Она не считала для себя возможным прыгать из постели в постель и могла заниматься сексом только с одним человеком — внебрачных связей не одобрил бы Тони.
— Я попозже перезвоню, — сказала в трубку Дон, смерив Джоанну пренебрежительным взглядом.
Дон со всеми была злобной, но к Джоанне питала особую ненависть, так как считала ее своей главной конкуренткой в борьбе за внимание со стороны горячих латиноамериканских парней из техперсонала. Она заперла телефон в свой шкафчик и, ни слова не говоря, вышла.
Джоанну это ничуть не задело. Ей главное было незаметно убрать в шкафчик раздобытую контрабанду. Трясущимися руками она набрала комбинацию цифр, открыла шкафчик и торопливо сунула пузырек с морфином под сложенные стопкой запасные рабочие штаны.
По дороге обратно к миссис Шэвелсон Джоанна решила заглянуть к мистеру Бланшару, веселому толстяку австралийцу необъятных размеров лет пятидесяти с лишним, который коллекционировал чучела лягушек. Более десятка мягеньких зеленых лягушечек разных форм и размеров стояли у него на подоконнике, смотря мордашками в окно. Так нравилось мистеру Бланшару.
Его медсестрой была Дон, поэтому его надо было перевернуть. Лежачих пациентов полагалось переворачивать через каждые два часа, чтобы предотвратить возникновение пролежней, которые могли образоваться на коже от долгого лежания на спине. Джоанна всегда ворочала больных за других медсестер — во-первых, потому что была сильной, а во-вторых, потому что ей это нравилось. А иногда она делала это просто потому, что никто другой не делал. Мистеру Бланшару два дня назад сделали коронарное шунтирование, поэтому чувствовал он себя пока не очень хорошо. Ему предстояло долгое восстановление, и постоперационная депрессия уже дала о себе знать. Но он все равно заботился о том, чтобы его лягушечки стояли на подоконнике лицом к окну и «могли видеть», что делается на улице, и телевизор у него всегда был включен. Джоанна умудрилась перевернуть его на бок и обнаружила, что он описался. Обычно она охотно убирала за чужими пациентами — смысл заключался в том, что медсестры должны помогать друг другу, — но с Дон была совсем другая история. К счастью, у мистера Бланшара все уже впиталось в матрац.