Обретешь в бою
Шрифт:
— Сюда.
— А левая всегда безработная? Как и половина правой?
— Почему вы так решили?
— Андрей не любил чтоб в доме было много людей.
— Вы старые друзья?
Гость улыбнулся. Улыбка у него скупая, она чуть трогает губы, хотя лицо от нее добреет. Так улыбаются люди, привыкшие сдерживать свои эмоции.
— Друзья… Андрей на моей памяти никого еще не величал своим другом. Высшая аттестация, которую он давал людям, — приятель. А кто не обзавелся друзьями в юности, в старости уже не приобретет. Можно пройти в комнату?
— Ах
Заслышав чужой голос, из отдаленной комнаты выскочили дети — мальчик лет семи и девочка чуть постарше, оба быстроглазые, щеки яблочком. Украдкой рассмотрели пришельца со всех сторон, чинно поздоровались. Но потом детское взяло верх. Мальчуган не удержался, взвизгнул, девчушка покружилась, захватив руками края юбчонки и, постепенно удаляясь, унеслась. Вслед за нею вприпрыжку ускакал и брат.
— Забавные детишки, — глядя им вслед, проговорил Збандут и неожиданно осведомился — Зачем вам такой дворец? Разве лишь для того, чтобы сохранить талию, истязая себя уборкой? — Он мягко ступал по ковровой дорожке, прикрывавшей натертый до зеркального блеска пол.
— Андрей Леонидович считает, что размер квартиры — вопрос престижа, — ответила Алла Дмитриевна, и гость так и не понял: согласна она с мужем или подсмеивается над ним.
Двери с одной стороны коридора закрыты, с другой открыты. Кабинет, гостиная, столовая. Вошли в гостиную. Угловой дубовый диван со сложной надстройкой в виде готических башен и зубчатых стен, великолепное трюмо в золоченой резной раме, ковер на полу.
Гость устало опустился на диван, попросил разрешения закурить, достал из кармана пачку сигарет.
— Андрей Леонидович не терпит запаха табачного дыма.
— А вы?
— Я? Ах, болгарские? С удовольствием. Но только не выдавайте, — губы Аллы Дмитриевны развела лукавая улыбка.
Задымили. Збандут засмотрелся на хозяйку дома. Его мало привлекала красота как сочетание линий, совершенство симметрии, игра красок. Он отмечал ее, но оставался равнодушным. Лицо Аллы Дмитриевны завораживало не этим. Оно было осмысленно красивым, каждая его черточка говорила о характере. И высокий лоб, и нервные брови, и губы. Крупные, упругие. Серые с синевой глаза, обрамленные стрелами черных ресниц, делали взгляд глубоким и грустно-задумчивым.
Алла Дмитриевна не смутилась, почувствовав, что ее рассматривают, — должно быть, привыкла к тому, что ее внешность не оставляла равнодушным.
— Андрей Леонидович по-прежнему рисует? Помнится, у него были большие способности.
Она кивнула головой.
— Это для него лучший отдых.
— Можно посмотреть?
— Все его работы в отдельной комнате. Свое хобби он скрывает.
— Скромность?
— Мне трудно сказать, что это. Вообще Андрей Леонидович не любит саморекламы.
— А что Андрей Леонидович любит? — уже с оттенком нетерпения спросил Збандут.
Алла Дмитриевна посмотрела на гостя каким-то неопределенным взглядом.
— Работу, литературу. И специальную.
— А
— Маму больше.
— Жива еще Валерия Аполлинариевна? — удивленно спросил гость.
— Вы ее знаете? О, тогда у вас будет непревзойденная собеседница, — оживилась Алла Дмитриевна и быстро выскользнула в коридор, приоткрыла одну из дверей.
— А у нас в гостях мужчина и очень…
— … представительный, — подсказал Збандут. Алла Дмитриевна не приняла подсказку.
— …приятный, — добавила она.
Збандут знал за Андрюшиной мамой повышенный интерес к мужскому обществу и был удивлен, что он до сих пор не утрачен.
— Сколько ей? — шепотом спросил он, когда Алла Дмитриевна вернулась.
— Восемьдесят три. Но для нее это немного, вы убедитесь.
— Решили наказать меня?
— Ну что вы, что вы… Откровенно говоря, хочу поработать. Навожу лоск на чертеж. Последний. Дипломный проект заканчиваю. Химик-неорганик. Мечтаю о работе в заводской лаборатории. Это будет для меня такая отдушина…
— Отдушину ищут, когда душно.
— Не поняла по интонации — это вопрос или вывод?
— Вывод в форме вопроса.
Валерия Аполлинариевна не заставила себя долго ждать. Она выплыла из двери, полнотелая, величественная, посмотрела, слегка прищурившись, на гостя, и уста ее разверзлись.
— Валя! Сколько лет, сколько зим!.. Изменился… Возмужал.
Спустя несколько минут Збандут понял, какую участь уготовила ему Алла Дмитриевна. Валерия Аполлинариевна обрушила на него град вопросов: где живет, где работает, кто его жена, какого возраста у него дети, как их зовут, где они учатся. Едва он успевал ответить на-очередной вопрос, как у нее автоматически выскакивал следующий. Ему стало казаться, что он на допросе, на перекрёстном допросе, который ведут сразу несколько следователей.
Исчерпав все, касающееся гостя, Валерия Аполлинариевна вырвалась на оперативный простор. Ее знакомые, его знакомые, знакомые его родителей и, как всегда, — ее поклонники.
— А вы помните Глеба Семеновича Черногрудского?
— Да, да, припоминаю. Такой худенький, лысенький… Он лечил Андрея от ангины каким-то чудодейственным средством.
— Помогите мне, голубчик, найти его. Я никак не упрошу Андрэ оказать мне эту услугу.
— Позвольте, ему сколько тогда было? Он ведь старше вас.
— Лет на… пожалуй, на двадцать.
— Значит, ему сейчас за сто?
— Это неважно. Он мне говорил: «Валерия Аполлинариевна, давайте пить компот, и мы с вами проживем до ста лет».
— Но до ста…
— И право же, я уверена, что он жив.
Она так настойчиво повторяла свою просьбу, что Збандуту не оставалось ничего иного, как пообещать выполнить ее.
Наконец-таки — о счастье! — появился Гребенщиков. Но счастье оказалось коротким. Гребенщиков любезно, не более, встретил гостя и сразу ушел в ванную, где пробыл около получаса. Все это время Валерия Аполлинариевна беспощадно терзала свою жертву.