Обрученная с Розой (другая редакция)
Шрифт:
– Я голодна, – снова повторила она.
Старуха взбила ей подушки и, усадив поудобнее, стала кормить, ибо Анна была еще так слаба, что не могла справиться сама.
– Тебя принес воин, – рассказывала старуха. – Потом мы узнали, что он не простой солдат, а опоясанный рыцарь, но, когда он тебя принес, мы приняли его за простого наемника. Вы оба были мокрые и полуживые. По его словам выходило, что ваш корабль затонул у наших берегов. Было это аккурат в Пасху. Я и моя невестка Жискетта раздели тебя и стали растирать, потому что воин сказал, что ты девушка, только в мужском платье. Говорил он по-нашему, но я сразу признала в нем англичанина. В былые годы они хозяйничали здесь, поэтому их выговор я могу узнать и спросонок.
–
– В Аквитании, дитя. В благословенной провинции Гиень.
Анна вздохнула. Она находилась на земле, где еще недавно правили англичане. Но после Столетней войны этот край отошел к Франции, и это успокоило девушку: теперь они были вне досягаемости Йорков.
Старая Матюрина Ланиголь продолжала:
– Мой муж рыбак. Троих сыновей забрало море, с нами живут лишь вдова старшего сына и мой внук Жан. Ему тринадцать, и он уже ходит в море со старшими. Но в тот день, когда появились вы, и речи быть не могло, чтобы выйти в море. Мы сидели за ужином у очага, когда поблизости заржала лошадь, а затем раздался сильный стук в дверь. «Господи помилуй, – подумали мы тогда, – мало ли на свете лихих людей, а до ближайшего селения далеко». Мой старик прочитал молитву и пошел открывать. Да я уж говорила, как мы увидели этого рыцаря, нагого до пояса, и вас, бесчувственную, у него на руках. Мы с Жискеттой взялись хлопотать вокруг вас, и, Матерь Пресвятая Дева, сколько же вы наглотались воды! Жискетта перекинула вас через колено, давила на живот и спину, а вода все шла и шла. Ваш рыцарь все время был рядом и успокоился, лишь когда вы застонали и стало ясно, что все худшее позади. Потом он отправился с моим стариком, чтобы пристроить под навес коня. Ведь с вами был еще и конь.
– Кумир, – улыбнулась Анна.
– Да, так он его звал и заботился о нем, что о малом дитяти. Когда же Жискетта хотела пристроить вас на тюфячке в углу, он заявил, что такой знатной даме, как вы, это не пристало, и мы со стариком уступили вам свое ложе.
Анна заметила, что старуха нет-нет да и поглядывает на ее остриженные волосы. «Она, наверное, решила, что я беглая монахиня, а Филип – мой любовник».
И тут ее обдало жаром. Она с ослепительной ясностью вспомнила, как в бредовом смешении страха, любви и отчаяния предложила себя Майсгрейву и как грубо он ее оттолкнул. Дева Мария, уж лучше бы она умерла, чем жить в таком позоре! Леди из лучшего дома Англии, которая, если бы Небу было угодно, могла стать королевой, как простая девка вешается на шею мужчине, отшвыривающему ее от себя, словно назойливую собачонку! Как же она, должно быть, ему противна, какой обузой была все это время!
Женщинам редко удается быть последовательными, когда их переполняют чувства. И Анна отказывалась понимать, что Филип в то мгновение думал лишь о том, чтобы спасти их жизни; наоборот, она снова и снова припоминала, как рыцарь избегал ее еще в Англии, сохраняя между ними дистанцию.
Старуха между тем болтала без умолку:
– К утру у тебя начался жар. Ты металась, бредила и стонала. Твой спутник не отходил от тебя. Когда рассвело, он расспросил, где можно найти лекаря. Но где его взять в нашей глуши, разве что в Бордо? Отец Симон, наш кюре, порой снимает хворь святой водой и молитвой, но твой безбожник послал к черту святого отца и потребовал, чтобы мы указали ему дорогу через ланды к Бордо. И что бы вы думали? К вечеру он явился и привез с собой достойного мэтра Роша. Видели бы вы эту картину!.. Лекарь едва дышал, да и конь был весь в мыле и еле передвигал ноги. Мэтр Роша тотчас велел потеплее укутать тебя, а когда выступила испарина, мы с Жискеттой растерли тебя водой с уксусом. И так несколько раз кряду. Затем лекарь отправился в ланды за целебными травами, приготовил отвар и велел поить им тебя все время.
Только после этого мессир рыцарь отвез его в город, а уж потом и отца Симона пригласил.
Глаза у Анны в самом деле слипались. Она была еще слишком слаба, чтобы переварить столько новостей и совладать с бурей чувств. Поэтому не успела старая рыбачка умолкнуть, как она уже спала.
Когда же она проснулась, в доме никого не было. Дверь была распахнута, впуская достаточно света, чтобы девушка могла оглядеться. Рыбачья хижина была довольно просторной, но бедной. Земляной пол, развешанные по стенам рыбачьи снасти, открытый очаг посередине. В одном углу валялось несколько тюфяков. Единственная деревянная кровать в доме принадлежала ей. Слышалась какая-то возня, и, скосив глаза, Анна увидела за дощатой перегородкой козу. Та смотрела на нее своими желтыми глазами, а крохотный козленок теребил ее вымя.
Анна сбросила покрывавшую ее овчину и села. На ней была широкая длинная рубаха из беленого холста. Оглядевшись и нигде не обнаружив своей одежды, она завернулась в овчину и, пошатываясь, босиком направилась к двери. В лицо хлестнул сильный порыв ветра, пахнущего морскими водорослями. На камнях перед хижиной сушилась рыбачья сеть, за ней бугрились песчаные дюны, а далее до самого горизонта простирался океан. Серо-зеленые волны были усыпаны хлопьями крикливых чаек. Анна стояла в дверном проеме и, как зачарованная, глядела на волны. Ветер трепал ее отросшие волосы, на губах был привкус соли.
Послышался топот копыт. Девушка оглянулась. Филип Майсгрейв, соскочив с Кумира, неторопливо приближался к ней.
– Рад видеть, что вы поправляетесь, леди Анна.
Он стоял перед ней в новом одеянии из черной ткани, в длинном колете из толстой буйволовой кожи, обшитом на плечах и груди металлическими пластинами. Его наряд довершали стальная каска и сапоги для верховой езды с голенищами выше колен. Это была одежда скорее простого латника, чем рыцаря. Зато на поясе у него висели длинный меч с чеканной рукоятью и тонкой работы кинжал с позолоченными накладками на ножнах. Анна давно знала, что хорошее оружие – слабость Майсгрейва, но сейчас думала лишь о том, откуда он взял деньги на все это. Ведь когда они покидали Англию, у них не было ни единого пенни.
В глазах рыцаря было странное испытующее выражение. Он едва заметно улыбнулся ей, но Анне показалось, что он иронизирует. Она представила, как, должно быть, ужасно выглядит – бледная, худая, словно скелет, остриженная, да еще и закутанная в старую овчину. Сиятельная графиня Уорвик…
Анна собрала все мужество, чтобы держаться с достоинством.
– Окажите любезность, сэр, отыщите этих простолюдинок. Не могу же я целый день разгуливать в бараньей шкуре.
Голос ее звучал властно и сухо, и этих высокомерных ноток Филипу еще не доводилось слышать.
– Хорошо, миледи, – ответил он с почтительным поклоном. – Вся семья рыбака отправилась к мессе в ближайшую церковь, но, если вам угодно, я съезжу и потороплю их.
Он ускакал, а Анна, пошатываясь, побрела к воде. Ее ноги по щиколотку уходили в белесый песок дюн. На берег накатывались волны, вынося ракушки и гирлянды морской травы. Рыбачьи суденышки, распустив косые паруса, уходили в открытое море. Вода отсвечивала, будто снятое молоко.
«Я не дам ему повода насмехаться надо мной, – думала Анна. – Он не найдет во мне прежней восторженной девчонки, млеющей от любого его взгляда. Я дам ему сполна ощутить разницу между нами, невзирая на то, что, в конце концов, обязана ему жизнью».