Обрученная с ветром

Дрейк Шеннон

Он улыбнулся. Широкой, откровенной улыбкой, которая вызвала в ней желание дать ему пощечину.

— Любовь моя! Это совершенно немыслимо. Ты ревнуешь.

— Я не желаю быть одной из многих, — чопорно заявила она.

— Ты ревнуешь, — благодушно сказал он.

Он прошелся по комнате, словно фантастическое животное, не стесняясь своей наготы. Он помолчал, выглянул в окно, потом тихо заговорил.

— Ну, если ты ревнуешь, то в этом нет никакой нужды, — заверил он. — Я был королем пиратов, и возможностей у меня было и вправду много. С некоторыми из моих заложниц

было очень трудно! Они, похоже, хотели быть погубленными мною. Я с трудом удерживал их на расстоянии, и при этом старался сохранить свою репутацию злобного пирата!

Роза смотрела на него, глаза ее расширились.

— Ты — самонадеянный негодяй! — сообщила она.

— Не совсем. Некоторым из моих заложниц было около восьмидесяти, и, поверь мне, они крайне нуждались в том, чтобы их кто-нибудь погубил, но только не я.

— И все это время ты не дотрагивался ни до одной женщины? — спросила она тихо и недоверчиво.

Он помолчал, потом решил быть честным.

— Один раз, — пробормотал он. — Я довел себя почти до болезни, ненавидя тебя, обвиняя тебя — желая тебя. И она была молодая и очень хорошенькая. И шлюха.

Он уселся на диван, поглядывая на элегантную дорожку, ведущую к фасаду дома.

— Только один раз? — спросила Роза.

— Один.

— Почему?

— Почему? — повторил он. — Я говорил тебе, мне было горько…

— Нет, — прервала она, не сводя с него изумрудного взгляда. — Почему только один раз?

Действительно, почему? Почему бы и в этом также не быть честным?

— Потому, — сдержанно ответил он, — что я обнаружил: в другой женщине нет удовлетворения, нет сладкого наслаждения, нет отдачи. Мне следовало взлететь, я был пуст. Я сказал себе, что это — гнев.

— И так и было? — пробормотала она.

— Нет.

— Только один раз… — повторила она.

— Только один!

Он уже достаточно раскрыл свою душу. Но ей этого было недостаточно, о нет!

— Почему я должна этому верить? — спросила она. — Ты был сильно влюблен в Анну, но в ту ночь, когда мы поженились, ты твердо намеревался заниматься любовью со мной.

Он пожал плечами.

— Роза, раз уж мы признаемся во всем, тогда я скажу вот что. Я верил, что влюблен в Анну. Она была мне очень дорога. Но… — Он поколебался, потом нежно продолжил: — Но с того момента, как я впервые увидел тебя, я хотел тебя. Даже в тот проклятый день, когда ты сбросила меня с коня…

— А ты чуть не утопил меня…

Он пожал плечами.

— Уже в тот самый день я был пленен. Никогда в своей жизни я не встречал никого, похожего на тебя.

Роза была осторожна и опустила глаза, ощущая, как немыслимая радость охватила ее.

— Но ты считал, что любишь Анну. И ты все же сумел любить меня.

Он застонал.

— По-моему, любой мужчина сумел бы заниматься с тобой любовью. — Он вздохнул. — Роза! Мы с Анной очень подходили друг другу. Она была независимой, очень умной и зрелой, и опытной, и — я не солгал — она была чрезвычайно мне дорога. Но не думаю, будто я когда-нибудь знал по-настоящему, что такое любовь, пока не встретил тебя. Пока не обнял тебя.

А когда я уже влюбился в тебя, ну, тогда… ничто на земле не может сравниться с тобой, любовь моя. — Он указал на дверь в детскую. — Клянусь его жизнью, все, что я сказал — правда, — сказал он очень тихо. — Этого достаточно?

Она прикусила нижнюю губу, наблюдая за ним и прижимая к груди покрывало. Она так дрожала, что едва могла владеть собой. Она хотела обнять его, но все еще боялась верить чуду этой ночи.

— Ты любишь меня? — тихо прошептала она.

— Да, дорогая.

Она дрожала, готовая обнять его, простить. Но это все еще была ее ночь. Она все еще была полна решимости заставить его поплатиться за все.

— И ты спал с другой женщиной только один раз?

— Один раз, Роза! Я же сказал…

Она отбросила назад прядь волос.

— Тогда, — пробормотала она очень тихо, — поскольку я была святой, мне следует в отместку изменить тебе только один раз!

Она откинулась назад, все еще улыбаясь про себя.

Ей было больно. Мысль о том, что он был с кем-то еще, была непереносимой. Но это было уже так давно. И в ту ночь он обнаружил, что ни одна женщина не может сравниться с ней.

Внезапно она громко ахнула.

Он напугал ее, метнувшись к ней, совсем как пантера в ночи. Рука его зажала ей рот, и глаза ее расширились под его горящим взглядом, когда он придавил ее всем телом.

— Не смей даже думать об этом! — предупредил он, отнимая от ее рта ладонь.

Она смотрела в эти серебристые глаза, такие близкие сейчас, когда он обхватил ногами ее бедра.

— О чем думать? — непонимающе спросила она.

— О том, чтобы изменить мне в отместку. Ни в коем случае, ни под каким видом, ни в какой форме.

Она медленно улыбнулась.

— Почему бы и нет?

— Я изобью тебя до полусмерти и выдерну у тебя все волосы! — пригрозил он. — И, конечно, убью этого мужчину, — добавил он, подумав.

— У тебя и так уже неприятности из-за убийства! — напомнила она.

— Так какое значение будет иметь еще одно?

Ее глаза излучали свой изумрудный свет.

— Не говори так! — воскликнула она.

Он отпрянул от кровати и направился к окну.

Боже милостивый, каким же он был дураком все эти месяцы, считая, что ему необходимо отомстить Розе! Он был дураком, когда сражался за Анну, когда испытывал из-за нее боль и муку. Анна, бедная, прекрасная Анна! Он был обязан ей любой глупой битвой, в которой мог принимать участие, потому что они дорожили друг другом.

Но ведь…

Милостивый Боже. Он жив. Он выжил, несмотря ни на что. Теперь впереди было так много!

И он все еще вне закона. Он должен доказать вину Джерома и свою невиновность. Способ наверняка найдется.

Он — счастливчик. Господь был милостив к нему. У него есть Роза. За все, что у него отобрали, ему досталась Роза. Красивая, пылкая, страстная.

И несмотря ни на что, она любит его.

Он вполне мог потерять ее из-за своей ненависти и желания отомстить.

Руки его дрожали. Он крепко стиснул их, чтобы сдержать дрожь.