Обрученные с Югом
Шрифт:
Над кабинетом беззвучно загорелась зеленая лампочка. Я вошел и прямиком направился к кожаному стулу, на котором обычно сидел лицом к доктору.
— Добрый день, доктор Криддл!
— Добрый день, Лео.
Я был тинейджером с большими психологическими проблемами, не умел общаться, при встрече с людьми у меня от застенчивости потели уши и ладони, а все женщины старше тридцати казались мне старухами в климаксе, стоящими на пороге могилы. Это не помешало мне заметить, что доктор Жаклин Криддл крайне привлекательная женщина с отличной фигурой и стройными
— Как дела, мистер Лео Кинг? — Она просматривала какие-то записи в моей истории болезни.
— Великолепно, доктор Криддл! — подумав, ответил я.
Она удивленно посмотрела на меня.
— За все время нашего знакомства я ни разу не слышала от тебя такого ответа. Что случилось, Лео?
— По-моему, у меня выдалась хорошая неделя. По-настоящему хорошая.
— Вот как. Успокойся. Попридержи лошадей. У тебя вид, как у пьяного.
— Мне так хорошо… — Я помолчал. — Я даже начал немного любить мать.
— Уж не галлюцинация ли это? — рассмеялась доктор.
— Я заметил, что стал ее жалеть. Я причинил родителям столько огорчений. А вы знаете, что моя мать была монахиней?
— Да. Знаю.
— Почему вы мне не говорили об этом?
— Не было повода, Лео. Ты не спрашивал.
— А я только что узнал. Почему она сама мне ничего не рассказывала?
— Наверное, боялась ухудшить твое состояние.
— Понятно. Но мое состояние и так было хуже некуда.
— Да, пожалуй. С тех пор ты прошел большой путь. В суде по делам несовершеннолетних очень довольны тобой.
— Слышала бы мать! Бальзам ей на душу, — рассмеялся я.
— Она очень гордится твоими результатами. Ты выполняешь все предписания суда. И многое сверх того.
— Да, я всегда при деле.
— Судья Александер звонил сегодня. Он считает, что этим летом нашу с тобой терапию можно закончить.
— Остается еще сто часов общественных работ.
— Он сократил этот срок до пятидесяти.
— А как же мистер Кэнон? Я ему нужен.
— Я звонила ему, Лео. Придется ему обойтись без тебя. Хотя он, честно говоря, рассчитывал, что ты будешь обслуживать его до конца жизни.
— Он говорил мне об этом.
— Какой ужасный тип! Когда тебя отправили к нему, я возражала — это было жестокое и дикое наказание.
— Он один на всем белом свете. По-моему, кроме меня, у него никого нет. Он боится показать людям свою доброту. Всегда ждет неприятностей, которые не происходят. Я благодарен ему. И всем вам. Вам, доктор, особенно.
— Ты сам много работаешь над собой, Лео, — (Я почувствовал, как она прячется в свой панцирь, словно черепаха.) — Я помогла лишь немного. Не забывай, тебя ко мне прислал суд.
— Помните, каким я был, когда впервые пришел в ваш кабинет с родителями?
— Ты был ужасно напуган. И в голове большая путаница.
— Очень большая?
Доктор Криддл взяла со стола, который стоял между нами, мою историю болезни. Папка была довольно толстая, и каждый раз при виде ее у меня екало сердце. В моих глазах эта история являлась леденящей кровь книгой ужасов, на ее страницах запечатлелась моя
— Вот как я характеризовала тебя в то время. «Лео Кинг: депрессивен, подавлен, тревожен, испытывает чувства стыда, страха, растерянности, находится на грани суицида».
— Вы не скучаете по тому парню?
— Нет, не скучаю. Но пришлось много поработать, чтобы достичь сегодняшних результатов. Я никогда не встречала подростка, который так старался бы привести себя в норму. В тот день у твоей матери был такой вид, словно она готова убить тебя. А твой отец, казалось, хочет схватить тебя и убежать подальше, не оставив адреса. Отчаяние так и висело в воздухе. Это было почти три года назад.
— В тот день вы поставили мать на место.
— Твоя мать очень тяжелый человек. Хороший, но слишком властный. Она подавляла тебя и отца.
— С тех пор ничего не изменилось. Мы по-прежнему играем не в ее команде.
— Но ты узнал способ, как жить рядом с ней. А помнишь, что делал в тот день твой отец?
— Плакал. Плакал целый час. Не мог остановиться. Говорил, что я виню его в смерти Стива.
— Но ты действительно его винил… немного.
— Это было единственное объяснение, которое я мог найти, доктор Криддл. За неделю до смерти Стив кричал во сне. Я проснулся. Брат кричал: «Нет, отец! Прошу, не надо!» Я разбудил его. Стив сказал, что ему приснился кошмар, и посмеялся. Через неделю его не стало.
— Я не встречала отца, который бы любил сына так, как твой отец любит тебя, Лео.
— А вот моя мать вам никогда не нравилась.
— Не говори за меня, Лео.
— Хорошо. Но вы учили меня говорить вам правду. Иначе психотерапия не стоит выеденного яйца. Это ваши слова. А правда такова: вы не любите мою мать.
— Как я отношусь к твоей матери, не имеет значения. Важно, как к ней относишься ты.
— Я примирился с ней.
— Это великое достижение. Иногда это самое лучшее, что мы можем сделать. Ты научился терпимости и прощению по отношению к матери. Не уверена, что мне на твоем месте это удалось бы.
— Так Она ведь не ваша мать!
— Слава богу! — вырвалось у доктора Криддл, и мы с ней рассмеялись.
Кинг-стрит я перешел в неположенном месте, чтобы срезать путь до антикварного магазина Харрингтона Кэнона, который находился напротив театра «Сотайл». Я страдал болезнью молодого южанина: испытывал потребность всем и всегда нравиться, а мистер Кэнон представлял для меня неразрешимую задачу: угодить ему было невозможно. Зато я был избавлен от необходимости гадать, в хорошем настроении пребывает мистер Кэнон или нет: всю жизнь он прожил как живая реклама удовольствия, которое можно извлечь из плохого настроения. Первые недели нашего общения напоминали кошмар, мне понадобилось время, чтобы привыкнуть к его колючкам. Больше всего неприятностей доставляло не то, что он жил как будто с терновым венцом на челе, а то, что он любил свой венец и ни за что не согласился бы снять его.