Обручев
Шрифт:
— Колдунья! — решил Сергей.
— А это наковальня, — указал Владимир Афанасьевич на башню с широким основанием.
— А. вот башня-седло, — продолжил Усов.
В серо-желтых и розоватых песчаниках было много известковых конкреций. Они имели вид круглых пушечных ядер, а твердый мергель образовывал карнизы на вершинах колонн и стен. Плитки прозрачного гипса на земле так напоминали осколки стекла, что люди невольно поднимали головы, чтобы увидеть окно с выбитыми стеклами.
На окраине приютилось «кладбище» — совершенное подобие часовни и мавзолеев вокруг нее. А в стороне от города, ближе к роще, где стоял лагерь, тянулась полуразрушенная стена и за ней какие-то постройки. Была видна даже дымовая
Несомненно, отложения, из которых образовался эоловый город, относятся к меловому периоду. Они не похожи на юрские и третичные породы, наиболее часто встречаемые в Пограничной Джунгарии. А множество конкреций доказывает, что здесь, несомненно, должны быть окаменелости. Известковые стяжения часто образуются вокруг какого-то органического тела или его остатков. Здесь же так много было и «пушечных ядер» и других конкреций разных форм... Обручеву и Усову, правда, ничего не удалось найти, кроме кусочков породы, сохранивших форму раковин пресноводных моллюсков. Когда-то эти створки моллюска были заполнены породой, потом уничтожились, но спрессованная порода сохранила их очертания. Однако Владимир Афанасьевич был совершенно уверен, что в будущем хорошо снаряженная экспедиция найдет здесь немало интересного.
Пять дней отряд простоял в тополевой роще. Утром отправлялись в город. Обручев фотографировал, описывал, собирал образцы, Сережа и Усов делали маршрутную съемку. Ни разу не видели в городе ни одного живого существа. Только там, где росли скудные кусты, порой шмыгали ящерицы, вспархивали мелкие птички, да на пыли переулков виднелись волчьи следы. Мертвая тишина, пустыня...
Около города опять нашли асфальтовые жилы. Нефть застыла в многочисленных трещинах. Асфальт был не такой, как в холмах Джаира, — более твердый и хрупкий. Он хорошо горел, плавился в огне и давал много копоти. Подкидывая в костер черные блестящие комки, Владимир Афанасьевич не помышлял о том, что этот асфальт через несколько лет будет назван обручевитом.
Уезжать из эолового города очень не хотелось, но путешественников ждали новые места.
Двинулись по реке Дям, изучая ее терние. На три дня останавливались близ выхода Дяма из ущелья хребта Салькен-Тай и занимались коренными породами, в которых нашли пласты угля. Владимир Афанасьевич увидел здесь прекрасно сохранившиеся отпечатки растений юрского периода и очень жалел, что не может увезти камень с оттиском большого хвоща, но такую тяжесть нельзя было взять с собой. Потом изучали горы Уркашара и Коджура, ночевали на высотах, где их пробирало холодом. Владимир Афанасьевич охотился на горных индеек — уларов. Иногда разделялись — Сергей шел на реку Эмельчик искать окаменелости, Усов на гору Коджур, Обручев — в долину к истокам реки Кобук. По горной гряде Кайкан дошли до высоты Джилантель, что значит «змеиный язык».
Массив Коджур и северная часть Уркашара в самом деле были похожи на пасть огромной змеи, а из нее высовывался, словно язык, Джилантель. Отсюда по долине Эмеля дошли до Чугучака. Путешествие кончилось.
«Экспедиция 1906 года дала мне гораздо больше интересных наблюдений, чем первая. Я познакомился с золотыми рудниками Джаира, с асфальтовыми холмами и жилами, с юрской угленосной свитой, с оригинальным эоловым городом, с долиной реки Кобук и высокими ступенями Уркашара. Но мало были изучены посещенные во время первой экспедиции хребты Барлык и Майли, манил к себе еще Джаир с его своеобразными особенностями, а обширная впадина между Уркашаром, Джаиром и Кара-Аратом, часть которой называлась пустыней Сырхын, требовала дополнительных исследований, чтобы можно было дать более полную характеристику зарубежной части Пограничной Джунгарии. Нужно было сделать по крайней мере еще одну экспедицию».
Так писал Обручев о своих странствиях по Джунгарии. Но пока о новой поездке нечего было и думать. Средства, отпускаемые на экспедиции, у Технологического института очень невелики. Два года ими пользовался Обручев, теперь очередь других профессоров. Надо подождать.
Занятия в институте после долгого пропуска возобновились, дела много. Окружающая жизнь не радует. Карательные отряды на Алтае, в Томске продолжаются аресты. Да, отдохнуть не мешает... Владимир Афанасьевич старался вспомнить, когда он, собственно, отдыхал, и не мог. А Елизавета Исаакиевна в последнее время особенно упорно настаивала на отдыхе, и его всякий раз поражали нередко повторяемые слова: «Ты уже не молоденький»...
Сын Владимир окончил реальное училище и был принят в Томский технологический институт, Ему тоже следует сил набраться.
Ну хорошо, они поедут куда-нибудь к Финскому заливу, поближе к Полине Карловне.
Поехали в Шмецке под Нарвой. Были там задумчивые, пахнувшие смолой и солнцем сосны, мягкий береговой песок и спокойные воды Балтики. Но...
Владимир Афанасьевич писал статью о Пограничной Джунгарии для географического журнала. В экскурсии по окрестностям с сыновьями он, конечно, ходил, нельзя ведь не знать, на какой земле живешь, но ни в каких развлечениях не участвовал.
Летний отдых пролетел незаметно, и снова начались лекции, подготовка к ним, статьи, переводы... Проходят годы в этой работе, а ее не становится меньше. Или права восточная поговорка — один добросовестный, усердный человек выполняет на земле больше, чем двадцать равнодушных и ленивых?
В редкие свободные часы Владимир Афанасьевич делал прогулки по окрестностям Томска и сетовал на го, что не мог подробно изучить интересные обнажения высокого правого берега Томи. «Обычное явление, — с горечью писал он, — изучение того, что находится под самой рукой, — откладывается все время и в конце концов не совершается». Однако основное строение берега он уяснил себе.
В 1908 году Обручев организовал геологическую летнюю практику в окрестностях Красноярска для студентов, перешедших на последний курс. Ему хотелось впоследствии составить геологическую карту этих мест, интересных по своему строению, и он надеялся, что практика будет началом работы. Студенты осматривали низовья речки Базаихи, изучали толщи кембрия и докембрия, потом перебрались ближе к красноярскому чуду — «столбам» — скалам из гранита и сиенита, всегда привлекавшим множество туристов.
Очень высокие голые громады действительно имеют форму столбов, но каждый свою. И название у каждой свое. «Чокмак» вылезает громадным грибом из горы; «Столб второй» как бы сложен из отдельных каменных плит; «Перья» — ряд сомкнутых наклонных скал, заостренных к вершинам; «Подушки» — на самом деле гора каменных подушек; «Дед» — голова старика...
Лагерь был устроен на тихой лужайке, откуда начиналась дорога к столбам. Тут Владимир Афанасьевич познакомил будущих геологов и горных инженеров с устройством палаток разных типов: монгольских — похожих на двускатную крышу, турецких — конусовидных с одним поддерживающим шестом, датских — домиков со стенами под крышей в два ската и японских — шестигранных с куполом. Шумная молодая компания разместилась в этих походных жилищах.
По утрам все разделялись на группы по два человека, получали задания, инструменты и отправлялись в маршрут. Делали геологическую съемку, собирали образцы, составляли топографические карты и вели записи. Владимир Афанасьевич и его лаборант Гудков обходили студентов и помогали им. Служитель институтского геологического кабинета в это время варил обед. Вечером писали и проверяли дневники, нумеровали и описывали образцы пород.