Обручник. Книга первая. Изверец
Шрифт:
И еще одно нравилось Сосо. Это пение в церковном хоре. Когда собственного голоса не слышишь. Кажется, просто продолжается твое дыхание и мелодия сама льется и по ней ладьями, вернее, стругами плывут те единственные слова, от которых сердце делается чище, а душа милосердней.
И еще.
Беляев надоумил его не просто читать Псалтырь без участия какой-то системы. А выбрать то, что необходимо, скажем, в обиходе. Например, если душу ест подавленность, то нужно отыскать тридцать третий псалом и там прочитать, лучше всего наедине и в полном покое, все, что там написано.
Нынче,
Хотя, коли пристальнее все разобрать, беды-то большой вроде бы не случилось. Но утром к ним зашел один из братовьев Наибовых Мешкур и сказал:
– Отец твой Бесо мне должен остался.
Сосо передернул плечами.
– А при чем тут я? – вопросил. – Отец не маленький, чтобы за него отвечали посторонние.
Мешкур преломил бровь и так держал ее до той поры, пока дым, который он выпустил из чубука, не просквозил мимо глаза, не вознесясь к потолку. Табак у него был сладимо-горьковат.
– Я считал тебя, – сказал золототорговец, – не только смышленым, но и добрым. Что же ты портишь о себе сразу два моих мнения?
– Я ничего не порчу! – ответил Сосо. – Но считаю, что отец сам должен рассчитываться по долгам.
Теперь встормошилась вторая бровь Наибова, и он тихо произнес:
– Ну что ж, – тогда я пришлю сюда Святого Духа.
Сосо замер.
Святым Духом прозывали горийского громилу, который мог одним ударом кулака свалить буйвола.
Во всех драках, в которых участвует Святой Дух, все кончается смертоубийством.
– Ну откуда я возьму денег? – взмоленно воскликнул Сосо.
– А речь идет о плате иного рода, – начал Мешкур, и Сосо еще больше обомлел, думая, что Наибов хочет сотворить с ним что-то несусветное как с мальчиком. Ибо, как идет молва, все трое братовьев на это весьма падки.
Но Мешкур предложил другое.
– Ты должен петь возле меня на базаре, – сказал Наибов.
– Что именно? – поинтересовался Сосо.
– Да что хочешь. Хоть псалмы…
Сосо понимал, что это кощунство. Но глаза Наибова смотрели с пепеляющим восторгом, ибо он уже понимал, что мальчишка сломлен и дело только времени, чтобы тот покорился до полной подчиненности.
– Ладно! – сказал Сосо. – Но я обо всем этом должен сказать матери.
– Как хочешь, – пожал плечами золототорговец. – Только завтра я тебя жду около семи.
– А как же занятия? – спросил Сосо. – Ведь у меня с утра закон Божий.
– Сейчас твой закон – это я, – хмыкнул Мешкур и вышел из дома.
И вот сейчас Сосо, раскрыв псалом семнадцатый, громковато читал в тишине:
– Возлюблю тебя. Господи, крепость моя!
Он переглотнул и продолжил:
– Господь твердыня моя и прибежище мое, избавитель мой. Бог мой, – скала моя; на Него я уповаю; щит мой, рог спасения моего и убежище мое.
Сосо еще переглотил. Потом сходил к кувшину и – прямо через край – напился воды.
– Объяли меня муки смертные, – продолжал он читать, – и потоки беззакония устрашили меня.
Он не понял, что съело его голос. Но он сперва сошел с верхов, взбасился, потом и совсем иссяк на каком-то томительнотяжелом
И только вымолчавшись, а может, и приготовившись читать дальше, Сосо вдруг почувствовал в себе некую силу непротивления.
Он закрыл Псалтырь и коротко глянул на лик Спасителя. И не увидел всегдашнего выражения, которое призывало к кротости. Кажется, черты Бога несколько огрубели, налились более человеческим, нежели святым мужеством.
– Прости меня грешного! – вознес Сосо ко лбу едва сведенные в щепоть пальцы.
Он спустился в подвал. Пахло мышами. Вернее, теснотой, которая там царила, хотя ежели попристальней присмотреться, тут было намного просторнее, чем вверху. Но там скученность предметов имела устойчивый характер, а сюда все никчемное свалили только последнее время, когда – от бури – рухнул стоящий посередине двора сарай.
Что Сосо искал в подвале, он не знал. Но твердо был уверен, что для того, чтобы жизнь началась наново, надо что-то такое сотворить, чтобы все, кто его знал, ахнули с пристоном.
И зря Сосо притворяется, что не знает, что ищет. Конечно, он хочет отыскать кинжал, коий спрятали от Бесо в пору, когда он собирался отомстить за убитого родича.
Одно время отец показывал, где тот кинжал лежит. Сосо даже держал его в руках. Но он в ту пору был еще маленький и не понимал, что этой блестящей штуковиной можно запросто лишить человека жизни. Ему почему-то казалось, что кинжалы носят для красоты и еще для игр. Ну, может, для воспоминаний, как такой кинжал мог сослужить ту или иную службу. Только Сосо ни разу не порасспросил, какую именно.
Зато теперь он отлично знал, зачем ему нужен кинжал. Он не позволит Мешкуру измываться над собой. И пусть тот не думает, что он еще маленький и в церковном хоре его голос самый тонкий. В нем кроется неведомая для него самого сила. Ее только надо пробудить чем-то злым или горьким. И все поймут, что с Иосифом Джугашвили, а не с каким-то там Сосо лучше не связываться. У него, как в свое время говорил казак Степан, на любое словечко своя уздечка.
Сосо выглянул в прогал дверей и увидел небо. Уже вечереющее, но еще не налитое за горизонтной мглой. И заря на нем была не кротка и даже, кажется, шала, как девочка, которая ненароком вымазала в чернила рот.
И Сосо протянул руки в сторону зари, когда вдруг увидел что-то блеснувшее, подоткнутое под половой матицей, и тут же понял, что это и есть искомый им кинжал.
2
Что бы о Кэтэ ни говорили, но нечестивые поступки ей не шли, как не идет зеленое к голубому. В природе встречается – голубое небо и зеленый лес, а в обиходном сочетании у людей это встречает непротивление, а то и вовсе неприязнь.
Конечно, ее пышные, влекущие груди, которые под любой одёжей, как бы она ни была кротка, словно говорили, что всякий умер бы от удушья чувством, коли прикоснулся бы к их литой неизвестности. И, наверно, именно поэтому многие из мужиков хвастали, что обскакали друг дружку на этом пригорье. Так в Гори зовется выигрыш в соперничестве.