Обручник. Книга третья. Изгой
Шрифт:
Развернул оставленную уполномоченным газету.
Вслух прочитал:
– «Пять ступеней коллективизации». Автор – Павел Бажов. Видимо, журналист.
– Ну и что мы имеем?
Этот извечный вопрос Сталин всегда задает самому себе, когда хочет подытожить прожитый день и заключить его ставшим уже традиционным собственным афоризмом.
Тайным, как многое в его жизни.
Ибо афоризмы, как и нечаянно написанные стихи, он тут же, едва предав бумаге, сжигает.
Но сейчас афоризма не последовало.
Хотя вопрос еще раз прозвучал.
Правда, в другой
– Так что мы имеем?
Он остановился перед столом, где лежала газета.
И вдруг заметил там стихи.
Начал читать их, как это всегда делал, вслух:
Время семя жизни несет,Время всходы жизни жнет.И такой завод имеет,Что безумца не проймет.Он взял карандаш и подчеркнул два слова – «завод» и «безумца».
Ну а солнце светит-греет,Разных пташек веселит.И еще приход имеет,Что, покинув небо, спит.Сталин взял блокнот и слово «приход» почему-то вписал туда.
И стал медленно, как всегда, читать дальше:
Нет, товарищи-зазнайцы,Солнце входит в мир иной,Чтоб иной Мазай за зайцемПогонялся бы весной.Тот, что там, за океаном,Где безумцам жить вольней,Ловит доллары арканом,Как непуганых коней.И, пока мы спим, гадаетПростодушно-гордо он,Как нам широ помогаетТрактор с именем «Фордзон».Сталин еще выписал одно слово – «широ» и подумал о том, что не приходило на ум никогда.
Не учили, что и благо нужно вколачивать в человека силой?
И оттуда-то накатились стихи.
На этот раз собственные:
Зачем о будущем скорбеть,Оно придет без наших охов,Чтобы минувшее воспетьЗа то, что выдумано плохо.Он перечитал строки. И, поморщившись, возжег спичку.
18
Сосулька истекла радостными слезами, что ее ни разу не перехватил мороз. И так для Сталина, видевшего это изо дня в день, – началась весна двадцать шестого года.
Кто-то, как бы походя, сказал:
– Твоя еще эпоха не наступила, а летоисчисление идет по такому календарю истории: «Год без Ленина».
А нынче вот два…
На первый январский день была «елка с палками».
Елкой можно назвать Пленум ЦК, на котором последовательно его избрали членом Политбюро и оргбюро, а также секретарем ЦК и, в конце концов, утвердили генсеком!
Все эти должности и звания были на той «елке» утыканы.
А палками, предназначенными для колес, набирающих ход, были всякого рода уклонисты, умеющие делать из мухи слона, а потом из слоновой кости резать амулеты в виде образов Маркса, Энгельса и Ленина.
«Окопались» «эти самые», как о них сказал один крестьянин, конечно же, в Ленинграде. Где Смольный еще дышал перегаром революции.
И Сталин понимал, что иного пути нет, как влиться в их стан в образе святого, не умеющего прощать.
Два «апостола» Вячеслав Молотов и Сергей Киров – оказались под рукой.
И вот пятого января и прошел «каток Политбюро» по заставам фракционистской деятельности Ленинградского губкома ВКП(б).
Разговор не был из тех, что кончается улыбками.
И до понимания еще было, как до Китая пешком.
Но истекала вторая годовщина без Ленина, а зуд, пусть и недавнего, но прошлого, накалял душу оппозиции.
Поэтому уже через десять дней, беседуя с американскими коммунистами, Сталин понимает, как неоднозначна трактовка одного и того же постулата тут и за океаном.
Но намерение акцентов не расставляет, чтобы они не стали рифами, на которые может сесть корабль взаимопонимания.
Когда надо бы было помянуть добрым словом Ильича, – пусть ему лежится на виду у всех вольготно и роскошно! – он выступает с двумя речами на заседании президиума Коммунистического Интернационала.
Особенно шустро записали в свои блокноты такую фразу Сталина:
«Я должен сказать, что кто опускает борьбу лишь при условии отсутствия какой бы то ни было компроментации вождей, тот фактически отрицает возможность всякой идейной борьбы внутри партии. Должны ли мы вскрывать ошибки тех или иных руководителей партии? Должны ли мы эти ошибки выносить на свет Божий с тем, чтобы можно было воспитывать партийные кадры на ошибках руководителей? Я думаю, что должны. Я думаю, что других путей для исправления ошибок не бывает».
Уже сказав это, Сталин – внутренне подкорректировал себя.
Вот фраза о «свете Божьем», можно сказать, вырвалась по инерции.
А «партийные кадры» прозвучало как-то не очень, элитно, что ли.
Все же коммунисты – это «штучный товар».
А в основном все по делу.
Пусть не думают те, кто приготовил палки для колес, что «спицы понимания вопроса» дадут им запросто это сделать.
Что еще он может записать себе в актив?
Конечно же работу «К вопросам ленинизма».
Всякая политическая нечисть старается представить его человеком сугубо малограмотным вообще, а в политике тем более.
Поэтому после такого гиганта бессмертия и Ленин должен быть, хоть и смертный, но вполне масштабный человек, умеющий улавливать проблему раньше, чем она возникнет.
Сталин, по их мнению, был тугодум. А для иных ситуаций и вовсе неразрешимец.
И вдруг – вот им перчатка, пахнущая дуэльным порохом – «К вопросам ленинизма», где семь глав:
1. Определение ленинизма.