Обряд копья
Шрифт:
— Совсем охренели? Тебе сколько лет, рыжая? Двадцать? Ты ж уже скоро стареть начнёшь! И ты хочешь поединка с мальком, которому двенадцать? И это не считая того, что люди развиваются медленнее зверей! А ну брысь!
Но что-то во мне воспротивилось тому, что говорила Вира. Если в ящерице я чувствовал стихию, как ненужную, то вот эта обезьяна могла сделать меня сильнее. Больше насытить тело моим туманом, а может, и воспламенить его! Да и отец покрыл рыжую своей шкурой, намекая мне на то, что я могу её победить. Ещё он явно экспериментировал с этой способностью, чтобы мне было максимально удобно,
Я достал кинжал и показал им на обезьяну, игнорируя то, что говорила девушка. Та зло на меня покосилась, но не стала устраивать скандал, медленно потащила меня в сторону.
— Ну, не дёргайся. Там была хорошая поляна, а здесь эта вшивая старуха залезет на дерево и будет оттуда в тебя какахами кидать.
Обезьяна возмущённо ухнула, ударив длинными лапами по земле, как-то уловив общий оскорбительный смысл слов. Или ей просто не нравилось, что мы куда-то идём после принятия мной вызова. Похоже, ей вообще не нравилось, что пришлось бросать вызов, а не просто ударить в спину зазевавшегося мальчишку. И до меня дошли эти её чувства весьма чётко, пусть и пришлось сосредоточиться, чтобы понять общий посыл. Новая грань моей стихии?
— Слушай, мне, конечно, не тяжело тебя тащить, но ты уверен, что сам не можешь идти?
— А? Да, — что-то я задумался и потерял связь с реальностью. Вывернулся и пошёл сам.
Обезьяна лишь презрительно фыркнула, глянув на это. И это хорошо, я даже специально споткнулся на ровном месте, чтобы окончательно убедить обезьяну в том, что я — слабак. И по дошедшим до меня чувствам я понял, что получилось, обезьяна уже мысленно лакомилась моей плотью.
Через пяток минут мы замерли один напротив другого на небольшой поляне. Стоило мне достать кинжал, как обезьяна сорвалась с места. Но, совершенно неожиданно для меня, она не собиралась на меня нападать, наоборот. Рыжая побежала прочь, смешно загребая лапами, но при этом куда быстрее, чем до этого бегал ящер. Я растерялся на несколько секунд, потом побежал за обезьяной, которая уже вскарабкалась на ближайшее дерево и скрылась в листве. Прямо на бегу, подчиняясь навеянному отцом чувству, пригнулся.
Замер, оглядываясь и пытаясь понять, что произошло. Увидел злую и сосредоточенную Виру. Увидал и шевеление рыжей обезьяны в листве. Но не понял, отчего уклонялся. В моменте чувство было очень острым, а вот сейчас я просто не понимал, что произошло.
Чувство снова появилось, я снова пригнулся, повинуясь ему. Но опять не понял, отчего уклонился. Только почувствовал злость и разочарование своего противника. Она как-то меня атакует? Но как? Чувство приходит не от неё, а откуда-то сзади каждый раз.
Снова я почувствовал, что нужно уклониться от чего-то справа, отшагнул назад, пытаясь рассмотреть угрозу. Но ничего особенного не произошло, слегка колыхнулся воздух и всё. Я уже задумался, надо ли мне уклоняться, или это такая стихия у обезьяны — сбивать с толку.
Но тут чувство пришло сразу с трёх сторон, мне пришлось отпрыгнуть в сторону, ещё и пригнувшись, потому от брошенного обезьяной камня я не успел увернуться, благо, тот попал в прикрытую
Что, действительно просто дурит меня? Но злость и страх от этой обезьяны противоречили моим рассуждениям. А потом я заметил на одном из деревьев свежую зарубку. Да она использует стихийную технику! Не просто выпускает стихию, а заставляет её оформиться в полноценную атаку! Да ещё и делает это на большом расстоянии от себя! Ничего себе!
Этот зверь уже застыл на последней преграде к познанию! Неужели, я могу с ним справиться? Отец?
В горле встал тугой болезненный ком, отец появился всего на мгновение, чтобы только кивнуть мне в ответ. И я явственно почувствовал, что одно это появление отняло у меня тумана больше, чем вся прошедшая до этого схватка. В то же мгновение, как отец пропал — предчувствие пронзило меня со всех сторон. Я упал на землю плашмя, а затем перекатился в сторону, потому что обезьяна пошла в наступление, прыгнув мне на спину прямо с дерева.
Сложно победить того, кто всё время видит тебя. Понимаю её страх.
Я рванул на неё прямо из лежачего положения, но вместо удара кинжалом застыл. Обезьяна уткнулась мордой в землю и положила ладони на затылок — общий для всех животных символ признания проигрыша.
— Лучше добей, — проворчала Вира с края поляны.
Но я не мог. Меня манила стихия этой обезьяны, рот сам собой наполнился слюной, представляя вкус сердца. Но ударить вот так вот, по принявшему поражение? Убить живую обезьяну ради её стихии?
Замер, занеся кинжал, не зная, что делать. Желания толкали меня на убийство, а разум был против. И тогда обезьяна послала мне эмоции-картинки, будто знала, что я умею её понимать. Она пыталась до меня донести, что покажет ценное дерево со спелыми стихийными плодами, его охраняют её родичи, но она нас проведёт, и никто не посмеет нас тронуть.
— Хорошо, я принимаю твой откуп, — пробормотал заплетающимся от волнения языком.
— Болван. Ну да ладно. Зато после этой схватки нас перестанут трогать.
— Она предложила провести нас к дереву…
— Я слышала, — бесцеремонно перебила меня Вира.
— Слышала? Ты тоже понимаешь зверей?
— Конечно, — её лицо исказила гримаса недоумения. — Договор же скрепляет всё живое на планете. Через него мы можем общаться. Ты, что, не знал об этом? Ха! Хоть что-то твоя заумная книжка не рассказала тебе! Ха!
Я покраснел до корней волос, разозлившись и смутившись одновременно. Если папа не стал об этом писать — значит, это не важно для познания. Вот и всё!
Глава 33
Путь к дереву лежал сильно в сторону от нашего маршрута, из-за чего Вира всё время ворчала, мол, надо было прибить макаку и делов. Если бы не тот факт, что с провожатым мы могли бежать со всей доступной ей скоростью, Вира бы уже давно убила эту трусиху. Обезьяна улавливала общий смысл её слов и злилась, смущалась, но не смела при этом возмущаться или как-то проявлять своё недовольство. Особенно сильно она реагировала на слова Виры, что эта старуха напала на ребёнка и проиграла вчистую, ещё и сдалась. Выдра тонко ловила каждое чувство обезьяны, потому только и делала, что говорила гадости.