Обряд Ворлока
Шрифт:
— Ага! — не сдавался викинг. — А тем временем волки сожрут оставшихся девяносто девять…
— Или разбегутся они по пустыне твоей! — расхохотался Гуннар.
Грек нахмурился, засопел:
— Если вы смеетесь над учением Христа…
— Мы не смеемся, — попытался успокоить его Вратко. — Просто не так давно сталкивались с монахом, которого впору не пастырю, а мяснику уподобить…
— Я верю вам, — вздохнул херсонит. — Знаю, что не все священники ведут праведный образ жизни, не все очистили помыслы свои… Многие больше полагаются на силу и оружие, чем на кротость и мудрое слово. Они загоняют язычников едва ли не силой в лоно Церкви, забывая, о чем учил Иисус. Поэтому переубеждать я вас не буду.
— Хорошо, что ты это понимаешь. Только видишь ли, после отца Бернара, мне и креститься-то расхотелось. Нужда прижмет, я лучше Одина призову. Он, хоть и языческий идол, как ты говоришь, а справедливость понимает и честь не растерял, — сказал кормщик.
— Я не говорил, что Один — идол.
— Ты не говорил. Другие говорили. Да! Ты же забрался на край света из города своего ромейского зачем? Небось, души заблудшие уловлять? Наставлять, крестить язычников?
— Нет. Я в поисках знаний приехал.
— Каких таких знаний? — поднял бровь Вульфер.
— О святых ваших, которые острова крестили, о церквях и монастырях ваших…
— И за этим ты в развалины полез? — удивился сакс. — Нашел бы старика, навроде меня, расспросил бы…
— Люди напутать могут. Приврать для красного словца. А книги не лгут. Я тут книги искал. Отец Никифор… Это настоятель наш. Отец Никифор говорил, что в Англии могут быть рукописи, привезенные самим Иосифом Аримафейским!
— Аримафейским? — вскинулся Вратко. — Это тот, который… — начал было парень, но захлопнул рот. Имя Иосифа из Аримафеи в его памяти прочно связывалось с историей о Святом Граале. А Грааль, в свою очередь, с поисками отца Бернара. Кто знает, может, новый знакомый только хитрит, притворяясь добрым и смиренным, а сам норовит к ним в доверие втереться, чтобы завладеть Чашей? Слишком много желающих развелось в последнее время… И каждый думает, что ему нужнее всех.
Поэтому новгородец решил перевести беседу в другое русло:
— Ты, брат Димитрий, так и не дорассказал о Клименте.
— О Клименте? Я-то могу, но твои друзья…
— Они тоже послушают, — с нажимом произнес Вратко, исподтишка подмигивая Гуннару. — Ты говори, а то мой черед копать уже настает.
Парень заступил на место Олафа, отошедшего от дверей без малейшего сожаления. Присел, оглядел завал. Здоровяк поработал что надо. Словену оставалось только подрыть чуть-чуть по краям.
— Ты говори. Я слушаю… — подбодрил он грека.
Холодная сырая глина противно липла к ладоням, забивалась под ногти.
— Да что говорить? Римляне не простили священномученнику его проповедей, не простили народной любви. Когда старший надзиратель каменоломен узнал о чудесах, явленных Климентом, об апостольском служении его, то приказал утопить святого отца. Клименту привязали к ногам корабельный якорь и бросили в Русское [79] море. Но и тут Господь явил чудо. По молению верных учеников Климента — Корнилия и Фивы…
79
Русское море — Черное море.
— Все! Достаточно! — неожиданно перебил монаха Вульфер.
— Как достаточно? — удивился грек.
— Почему? — повернулся Вратко.
— Рыть достаточно! — усмехнулся старик. — Давай-ка мы эту дверь толканем… А истории послушать можно и потом.
Он решительно оттеснил поднявшегося с колен новгородца и уперся плечом в когда-то покрытый резьбой, а теперь сгладившиеся от времени камень.
Глава 13
Треножник и копье
Затаив дыхание, Вратко глядел, как напряглась спина Вульфера, задрожали ноги, пятка отставленной ноги скользнула по глине. Каменная дверь даже не шелохнулась. Сакс переступил, упираясь поудобнее. Повторил попытку. С тем же успехом.
— Может, мне попробовать? — подал голос Олаф.
— Или вдвоем придавить, — добавил Гуннар.
Вульфер отступил от плиты, отер пот со лба. Грудь старика высоко вздымалась.
— Иди пробуй, — кивнул он Олафу.
Здоровяк медленно подошел. Повел плечами, примериваясь, уперся, надавил…
Вратко показалось, что он слышит, как хрустят суставы и гудят сухожилия викинга.
— На месте стоит, проклятая… — прохрипел хёрд.
— Может быть, на себя надо? — несмело проговорил Димитрий. Похоже, он представил себе, как пытался бы открыть дверь в одиночку.
— Глупые людишки! — презрительно бросил Лохлайн. — Запоры друидов не открыть тупой силой. Даже если упрямства в тебе больше, чем в быке, а силы, как у великана.
— И что ты предлагаешь? — повернулся к нему Гуннар.
Динни ши пожал плечами.
— Нет, ты скажи уже! — настаивал кормщик. — А то легко так языком молоть. Я тоже понимаю, что друиды ваши не пальцем деланные. Так что теперь, бросить и не пытаться спастись?
Лохлайн хранил гордое молчание, глядя в стену.
— Нет, коротышка подземный, — побагровел Гуннар, — ты говори, коли начал! А то, выходит, наше общество тебя не устраивает. Мы и грязные, и глупые, и дикие… А вы белые и пушистые. Только когда дело доходит до драки с пиктами, то твои благородные воины подставляют грудь под стрелы и помирают. А нам приходится головы рубить направо и налево. И плиты каменные ворочать, чтобы ваши задницы от врагов спасти. И землю руками рыть, пока вы в холодке отдыхаете. И все хорошо! Все тебя устраивает. А теперь, когда у нас что-то не получается, мы сразу делаемся тупыми зверьми. Тогда давай — иди и открывай эту дверь! Ты же наследник древнего, утонченного и благородного племени. У тебя получится, я знаю. Давай!
Кормщик отшагнул в сторону, освобождая проход. Олаф тоже потеснился. Его взгляд не сулил ничего хорошего динни ши, но, похоже, для начала викинг не прочь был разрешить им хотя бы попытаться.
Лохлайн не сдвинулся с места:
— Я не собираюсь спорить с существами, чье достоинство заключается лишь в звериной силе и ловкости. Мне это ни к чему. Могу сказать одно: если бы великая королева доверяла вам, дикие твари, то не отправила бы сопровождать вас меня и моих воинов, о смерти которых я сейчас скорблю столь глубоко, что не замечаю вашей ненависти и ваших звериных ужимок.
Гуннар заворчал и взялся за меч. Олаф сжал кулаки. Даже Вратко ощутил, как в сердце всколыхнулось возмущение. Подумаешь, древняя раса! В двух шагах от полного вырождения и гибели, а туда же…
— Я хотел вам намекнуть, что догадываюсь о способе открыть дверь, — вел дальше подземельщик. — Получается, зря. Крупиц разума, ютящихся под толстыми черепами, явно недостаточно, чтобы догадаться. Нужно говорить прямо и безыскусно. Так получается?
— Ты говори, да не заговаривайся, — рыкнул Олаф. — Придушу, как цыпленка…