Общество «Будем послушными»
Шрифт:
Освальд предпочел никому не рассказывать об этом. Пусть ликуют юные сердца Бэстейблов и Фулкса, пусть они верят, что спасли свое отечество и не ведают, какого дурака они сваляли. Освальд уже чересчур взрослый, ему не следовало так глупо попадаться. Но все же — кто знает. Дядя Альберта сказал ведь, что насчет драконьих зубов никто не может быть до конца уверен.
Глава четырнадцатая. Бабушка дяди Альберта или воссоединение семьи
Близкий конец мрачной тенью навис над нашими невинными развлечения. Как выразился дядя Альберта: «Жерло (кажется, так) школы уже растворено». Совсем немного оставалось до нашего возвращения в Блэкхит и и все
Попросту говоря, конец пришел нашим каникулам. Здоровское было времечко — но оно кончилось. Жалко, а с другой стороны, приятно будет снова увидеть папу и всем в школе рассказать про наш плот и плотину и Таинственную башню.
И тут Освальд и Дикки, случайно повстречав друг друга на яблоневой ветке, завели такой разговор:
«Четыре дня всего осталось», — сказал Дикки. И Освальд ответил «Ага!»
«Надо уладить одно дело», — продолжал Дикки. — «Это чертово общество послушных. Я не хотел бы, чтобы оно и в городе продолжалось. Надо распустить общество, пока мы еще тут».
Дальше последовал такой диалог:
Освальд сказал: «Верно. Я самого начала говорил, что дело пахнет керосином».
Дики добавил: «Я тоже!»
Освальд: «Надо созвать совет. Не так-то просто будет всех уломать».
«Ужо!» — сказал Дикки, и мы принялись грызть яблоки.
Все члены совета были мрачны и печальны, и это облегчало наше задачу. Пока люди предаются печальным размышлениям о чем-то одном, они уже не в состоянии сосредоточиться на чем-то еще(подобные рассуждения дядя Альберта называет философским обобщением). Освальд начал свою речь так:
«Мы попробовали общество послушных и, может быть, в нем была какая-то польза. Но сейчас пора предоставить каждому из нас вести себя хорошо или плохо, кто как сумеет, по собственному разумению, и не приставать друг к другу».
Все молчали и Освальд продолжал: «Я выдвигаю предложение: шарахнуть — то есть я хотел сказать, распустить — общество послушных, поскольку оно уже исполнило свою миссию, а если чего не вышло, мы в этом не виноваты».
Дикки сказал: «Слушайте, слушайте! Я за».
тут наш Денни-дантист внезапно сказал: «Я тоже за. Я думал сперва, от этого будет какая-нибудь пользу, но теперь я вижу, чем больше стараешься быть послушным, тем хуже выходит».
Освальд был приятно удивлен, и мы тут же поставили вопрос на голосование, пока Денни не передумал. Я, Г. О., Ноэль и Алиса нас поддержали, так что Дора и Дэйзи остались в меньшинстве. Чтобы их утешить, мы попросили их почитать нам вслух записи из золотой книги, А Ноэль уткнулся лицом в солому (он корчил такие рожи, что на него просто страшно было смотреть) и вместо того, чтобы слушать, опять сочинил стихи. Общество послушных было похоронено и отпето, и тогда Ноэль поднял голову и прочел стихи:
«„Н“ значит Ноэль, так у меня и рифма получается, и смысл — пояснил он. — „Воспита“ плюс „Н“ — вместе будет „воспитан“, ясно?»
Нам было вполне ясно, и мы так ему и сказали, чтобы нежное сердце поэта успокоилось. Освальд почувствовал, как огромная тяжесть свалилась с его (Освальда) груди, и ему даже на минутку захотелось стать вполне примерным мальчиком и образцом послушания.
Он спустился по лестнице с чердака и сказал:
«Одну вещь мы еще должны сделать напоследок. Мы должны найти пропавшую бабушку альбертова дяди».
В груди Алисы, как известно, бьется верное и искреннее сердце. Она тут же поддержала брата, сказав: «Мы еще утром говорили об этом с Ноэлем. А ну тебя, Освальд, ты опять стряхнул всю пыль прямо мне в глаза» (она спускалась по лестнице чуть ниже меня.
Этот обмен репликами потребовал от нас созыва нового совета. На этот раз не на чердаке. Нам хотелось напоследок собраться в каком-нибудь необычном месте, но не в молочной, как предлагал Г. О., и не в погребе, как почему-то советовал Ноэль. Мы забрались на верх дома по задней лестнице и там обговорили, что нам следует делать. Освальд был переполнен блаженством от мысли, что с обществом послушных покончено, поэтому, когда мы собрались пить чай, он весело и братски подтолкнул Ноэля и Денни, которые пристроились на ступеньке чуть пониже его и сказал: «Пошевеливайтесь, ребята, пора чай пить!»
Любезный и разумный читатель, отличающий справедливость от глупости, в состоянии, верно, понять, что Освальд совершено не виноват в том, что оба этих дурачка опрокинулись и покатились вниз по лестнице, стукаясь друг о дружку, и вышибли внизу дверь и упали прямо на миссис Петтигрю, которая как раз собиралась отворить эту дверь (я и миссис Петтигрю должен был предвидеть?) и сбили ее с ног вместе с подносом. Оба они до самых костей пропитались чаем с молоком и разбили пару чашей и молочник. Миссис Петтигрю с трудом поднялась, но кости у нее все были целы. Она хотела тут же отправить Ноэля и Денни в постель, но Освальд сказала, это его вина. Он хотел дать мальчикам шанс совершить поистине золотое деяние и признать, что он вовсе ни в чем не виноват, но они только потирали свои шишки, а за него и не подумали вступиться. В итоге, на долю Освальда выпала постель в пять часов вечера и острое сознание людской несправедливости.
Зато пока он лежал в постели и читал «Последнего из могикан» он погрузился в раздумье. Когда Освальд думает, он делает это основательно и думает именно о том, о чем надо. В результате у него появилась идея намного лучше той, которую он выдвинул на тайном совете наверху лестницы — тогда он предложил дать объявление в газете: если бабушка альбертова дяди откликнется, все будет прощено и забыто.
освальд подумал, что надо пойти в Хазельбридж и спросить мистера Б. Мунна, зеленщика, который вез нас домой в тележке, запряженной лошадью, которая признавала только обратный конец кнута, кто была та леди в красной шляпе и в красной коляске, которая заплатила ему за то, чтобы он отвез нас домой в ту ночь в Кентербери. (Вы разобрались во всех этих «которых»? Попробуйте-ка без них обойтись!). Она, несомненно, заплатила ему, потому что даже зеленщик не повезет чужих людей, да еще пятерых сразу, так далеко и бесплатно.
Пусть эта история послужит вам уроком: даже людская несправедливость, отправившая юного героя в постель, куда надо было бы отправить совсем иных людей, может принести полезные плоды — и пусть эта мысль послужит утешением всем жертвам людской несправедливости.
Конечно, когда им тоже пришла пора спать, они все обступили постель Освальда и принялись твердить, как им его жалко. Одним решительным и благородным жестом он принял их извинения (лучше б они вовремя за него заступились) и сказал им, что у него есть идея, по сравнению с которой все, что придумали на совете и двух пенсов не стоит. Но саму мысль он пообещал рассказать только утром, вовсе не из вредности, а наоборот, щадя их чувства. Пусть лучше они гадают, что он такое придумал, чем мучиться угрызениями совести из-за того, что они покинули меня одного в беде, когда миссис Петтигрю рухнула и поднос с чаем рухнул вместе с ней.