Шрифт:
Александр Сегень
Общество сознания Ч
РОМАН
Глава первая
Белокуров гуляет
– Это твое?
– Мое.
– Откуда?
– Оттуда.
– Суеты вокруг моего появления на свет было столько, что хватило бы на отличнейшую повесть, - хвастался один из посетителей нижнего буфета знаменитого московского клуба, еще вполне молодой человек, лет сорока, с усами, кончики которых он постоянно лихо подкручивал. Пред ним был стол, уставленный выпивкой и закуской, а за столом сидели люди, знакомые и малознакомые. Напротив себя он видел очарованный взгляд, и его несло.
– Достаточно того, что в день моего рождения, а я родился в Твери, мой отец сбежал с любовницей в Дубну, отправив к матери своего друга с письмом. В итоге друг, исполнив поручение, стал моим отчимом, и я ношу его фамилию.
– Стало быть, Белокуров - не родная?
– спросила та, что смотрела на него восхищенным взором.
– А какая фамилия у вашего настоящего родителя?
– Ответ.
Белокуров усмехнулся и стал раскуривать сигару. Когда окрестность наполнилась замечательным запахом «гаваны», он бросил в пепельницу дотла сгоревшую спичку и подмигнул девушке:
– Ну что вы так на меня смотрите? Ответ. Именно такую бы я носил фамилию, не сбеги мой родимый с любовницею.
– Борис Ответ?
– усмехнулся сидящий справа от Белокурова писатель Михаил Бобов.
– Почти вопрос-ответ. Превосходное имя для поэта. Поэт Ответ. Зря взял фамилию отчима, Борь.
– Писал бы я стихи, я бы подписывался отцовой, а так - нет, отчим у меня - золото.
– А я всю жизнь считала, что и Белокурова никакого не существует, - сказала девушка, бросая на Бориса очередной влюбленный взгляд.
– Газета «Бестия», главный редактор - Белокуров. Ну, ясное дело - псевдоним, для прикола.
– Нет, я есть, вот он я, - улыбался Белокуров, самодовольно похлопывая себя по животу.
– И такой то-о-олстый. А я всегда представляла вас подтянутым, поджарым, стремительным. А вы вот, вальяжный.
– Именно что не толстый, а вальяжный, - поднял вверх указательный палец Белокуров.
– Выпьем за него!
– провозгласил сидящий справа Витя, которого Белокуров не знал ни как писателя, ни как носителя какой-либо фамилии.
Все выпили, причем девушка чокнулась с особенным рвением. «Правда, что ли, влюбилась в меня?
– мысленно фыркнул Белокуров.
– Вот черт! Этого только не хватало. Хотя какая мне разница!» Впрочем, девушка была красивая, черноволосая, черноглазая, живая, и она ему нравилась тем больше, чем влюбленнее на него смотрела. И он не прочь был слегка увлечься, по своему обыкновению, не выплескиваясь из русла супружеской верности.
– Вообще-то это я только в последние два года располнел, - заметил он.
– Буржуазы проклятые раскормили.
– Как буржуазы?!
– аж подпрыгнула на стуле девушка.
– Разве вы не противник?
– Противник, матушка, противник, - иронично нахмурился Белокуров, силясь припомнить, как ее зовут. Девушку привел известный тележурналист, он назвал ее имя, попросил не обижать, а сам через пять минут откланялся и сбежал.
– Ненавижу этих ракалий, но что делать - семью кормить надо. Вот, друзей угостить изредка - тоже люблю. Да вы не бойтесь, я Родиной не торгую. Просто преподаю курс всемирной истории в одном богатеньком колледже.
Последнее слово он исковеркал убийственной интонацией.
– И хорошо платят?
– Очень хорошо. Семьсот-восемьсот «бэ» в месяц выходит. А загружен два дня в неделю - в четверг и пятницу. Вот сегодня оттарабанил и гуляю.
– «Бэ»?
– «Бэ». Баксов. Раньше ведь «рэ» говорили.
– «Бэ» - это хорошо, - одобрил Бобов.
– Ну и каков контингент?
– спросила девушка.
– Жизненный, - ответил Белокуров.
– Хваткий.
– Понятно. Трудно, наверное, с ними?
– Ох, нелегкая это работа - до утра истреблять гугенота, - само собой родилось и выскочило из Белокурова тотчас же.
Все дружно посмеялись. Сидящий справа от Бобова профессор Литературного института выдернул из кармана блокнотец и записал.
– Кстати, - продолжал Белокуров.
– Никто меня туда не протежировал. Магистр колледжа - самый главный у них там магистром величается - оказался страстным читателем моей «Бестии». Сам позвонил, пригласил. Сказал: «Для нас престижно, чтобы такой человек, как вы…»
– Удивительно!
– покачала головой девушка.
– Напрасно вы так удивляетесь, Элла, - сказал профессор Литературного института.
– Такое случается сплошь и рядом. Бывают ведь евреи-антисемиты, русские-русофобы.
– Писатели, ненавидящие литературу, - сказал Бобов.
– Вот именно, - подхватил Белокуров.
– Почему бы не быть буржую, ненавидящему капитализм и демократию?
Он пуще прежнего повеселел и захмелел, радуясь, что нашлось наконец для нее имя, произнесенное профессором. Элла. Хорошее имя. И девушка хороша. Сколько ей лет? Не больше тридцати. Но и не меньше. Самый лучший возраст для сорокалетнего мужчины, желающего немного поухаживать, не вытекая из русла.
Только он об этом подумал, как она поглядела на часы и с тяжелым вздохом промолвила:
– Увы, мне пора, уже восемь. Белокуров, вы не проводите меня до такси?
– Ну вот, только я хотел… Но раз вы выбрали его, что ж, извольте, - унылой скороговоркой проговорил профессор. Ему явно не хотелось никого никуда провожать, и пробормотал он это так просто, заполнительно.
– Но на посошок-то!
– воскликнул Бобов.
На посошок выпили коньяку, и Белокуров зачем-то особенно изрядно хватанул. Поднявшись из-за стола, он почувствовал одновременно и некоторую шаткость, и хваткость, и лихость. Элла взяла его под руку. Ему было приятно идти рядом с нею. От нее пахло?.. Он незаметно принюхался. От нее ничем не пахло, но казалось, что она благоухает. К тому же во рту у Белокурова царствовали ароматы коньяка и лимона.
– Надо же!
– восклицала она, поднимаясь с ним вместе по лестнице.
– Никак не могла представить себе, что встречусь сегодня с кем! с Белокуровым!
– Впервые встречаю кого-то, кто меня заочно так любит, - краснея от счастья, промолвил он.
– А буржуаз-магистр?
– рассмеялась она.
– Но он же не красивая девушка.
– Я вам нравлюсь?
– Вы - мне?! Да если б я только мог, - они уже приближались к гардеробу, - я бы…
– И что?
– с веселым испугом в глазах остановилась она и встала напротив него.
– Что бы вы сделали?