Общество сознания Ч
Шрифт:
Он почувствовал, что проваливается, и прорычал:
– Схватил бы и всю оцеловал, с головы до ног.
– Ого!
– тихо выдохнула она.
– Всю?
– Всю.
– Идемте, - рассмеялась она, краснея.
Он взял у нее номерок, купил на него для Эллы в гардеробе коротенькую весеннюю дубленочку и надел на нее так, будто уже оцеловывал. Она это почувствовала: он видел, как она взволнованна. «Куда меня несет?» - мелькнуло в коньячной его голове.
– Оденьтесь, Белокуров, - сказала Элла.
– Все-таки еще не май месяц. Неизвестно, сколько будем ловить мотор.
– С вами - май, - глупо сказал он.
– Не май, а маета со мной, - со вздохом улыбнулась она.
Он все же взял в гардеробе свой плащ, подмечая, что тем самым снимается еще одна зацепка. Хотя нет, оставался портфель. Под столом, в нижнем буфете. И друзья, которых нельзя просто так взять и бросить, не простившись.
На улице было свежо, холодно и пахло весной, пленительно пахло весной. Даже можно сказать, грядущим летом пахло. И первая остановившаяся машина их взяла на свое заднее сиденье. Черт с ним, с портфелем! Кто-нибудь да прихватит его. В крайнем случае официанты вернут. Там документы.
– А как же ваши друзья, выпивка, веселая компания?
– спросила девушка лукаво.
– Не могу же я оставить такую красавицу одну в машине с неизвестным водителем, - ответил Белокуров.
– Вдруг он насильник и убийца?
– Это кто насильник и убийца?
– спросил водитель.
– Это другой, - тотчас сказала Элла.
– Не вы.
Тут Белокуров взял ее руку, поднес к губам, поцеловал пальцы, как бы в знак признательности, но потом не отпустил, оставил ее тонкую кисть в своей большой пятерне.
– Ах, как мне с вами хорошо!
– промолвила Элла и положила голову ему на плечо.
– Мой муж не поверит, когда я расскажу ему. Он обожает вас, каждую «Бестию» до дыр зачитывает. Он у меня историк, работает в Коломенском.
«Слава тебе Господи! Муж есть! Спасение!»
– Спасибо вам, Элла, - рассмеялся Белокуров.
– За что?
– удивилась она.
– За то, что вы есть на белом свете.
– На «бэ эс»?
– На «бэ эс». На моем белокуровском свете.
– И друзья мне ваши очень понравились, особенно профессор. Передайте ему это, когда возвратитесь. Товарищ генерал, вы сможете доставить товарища полковника с Тимирязевской?
– Куда это?
– нахмурился водитель.
– Туда, где вы нас отловили.
– Запросто. Столько же - и вперед. То есть назад. Только я не генерал, а адмирал.
Ладонь Эллы по-прежнему лежала в ладони у Белокурова, но теперь это как бы ничего и не значило. На сердце у главного и единственного редактора газеты «Бестия» было легко, хотя и немного грустно, что все вот так просто закончилось, не получилось дамы с собачкой.
– У Бобова недавно вышел рассказ, - вспомнил Белокуров, - и знаете, как называется?
– Как?
– «Баба с собачкой». Правда, смешно?
– Да, я читала рассказы Бобова. Они у него все с такими названиями, под КВН. Мне он не нравится.
– Он прекрасный человек.
– Я говорю о нем как о писателе. Хотя вот вы - и газета у вас превосходная, и сами вы великолепный человек.
– Вы же меня совсем не знаете. Может, я кого-нибудь зарезал и в колодец бросил.
– Значит, тому так и надо.
– А жена моя недавно фамилию поменяла, девичью себе вернула.
– Вы женаты, Белокуров? Хотя что я спрашиваю! Конечно, разве у такого человека может не быть жены? То есть как - на девичью?
– Так, стала опять Чернышева.
– И вы этому не воспротивились?
– Нет.
– Но почему?!
– Она у меня переводчица. Блистательная женщина. А одна там ей позавидовала и назвала Белокурвой. Собственно, это как-то сразу напрашивается: Белокурова - Белокурва. Смешно, правда?
– Если честно, то да, смешно, - не удержалась от смеха Элла.
– Хотя я бы все равно не стала возвращаться к девичьей фамилии. Взялась быть Белокурвой, так и будь ею до конца, терпи. Ой, простите!..
Она смеялась, и Белокурову теперь тоже было смешно, хотя до сего дня он тайно переживал реставрацию Тамариной девичьей фамилии.
– Да к тому же, - смеялся он, - была Чернышевой, стала Белокуровой, потом опять Чернышевой. И смех и грех!
– А по-моему, это вы все выдумали.
Она вдруг поцеловала его в щеку.
– Об этом вы тоже мужу расскажете?
– Конечно. И про оцеловывание.
Тут в душу его закралось тревожное подозрение, что никакого мужа у Эллы нет и в помине. Он оставил ее руку и принялся подкручивать кончики усов.
– Не убирайте руку, - шепнула Элла.
– Мне в ней так хорошо.
А что, если она послана к нему врагами, чтобы заманить? Врагов-то у него хватает. Многие ненавидят «Бестию».
Он посмотрел на Эллу. Она притягивала его всем своим видом. Ее рука уже снова была в его руке. Пропал! Погиб! Потом напишут: «Еще одно громкое убийство…» Как он может так рисковать собой, сыном, Тамарой, отчимом, «Бестией»?! Газета-то - черт с ней! Другой найдется издатель подобной никому не нужной ерунды. Тамара найдет себе другого. Прокофьич уже старый. А вот сын… Как он будет без отца? И до слез стало жалко Сережку.
– Зато сын у меня как был Белокуров, так и остался.
– А сколько вашему сыну?
– Скоро три.
– Три годика? А вам, Борис?
– Тридцать девять.
– А мне двадцать девять. Ха-ха-ха.
«Ха-ха-ха» она проговорила, а не просмеяла.
– А мужу?
– Немного моложе вас.
– А он есть?
– Можете проверить, если хотите. Он сегодня дома.
– Хочу.
Зачем он это сказал? Так хорошо было бы окончить знакомство у дверей ее дома и возвратиться в веселую компанию нижнего буфета. Но чертик откуда-то из подбрюшья докричался: «Гульнем! Ты чего, брат? Бери что дают!»