Obscura reperta [Тёмные открытия]. Игра в роман
Шрифт:
– Мне так не кажется.
– А ты попробуй!
Артур решил не переубеждать ее.
– Извини… – сказал он, благодарно улыбаясь. Ему нравилось, что она говорит обо всем просто, не стесняясь своего мнения, которое он считал циничным, и не бравируя им – просто, как говорит человек, который знает многое. – Если бы мы встретились в другое время…
– Так в чем проблема? Решай свои вопросы – я подожду.
– Спасибо, но, думаю, со мной тебе было бы скучно – я совсем обычный.
– Артур, знал бы ты, как мне осточертели павлины и распиздяи, которых так много среди моих знакомых. Я уже не маленькая девочка, может
– Не поверю!
– Мне двадцать семь лет, и вести богемную жизнь мне уже поднадоело. И если я найду кого-нибудь надежного, я брошу это все к черту, займусь каким-нибудь делом вместе с мужем.
– Но ведь у тебя талант, почему ты хочешь отказаться…
– Не то, чтобы хочу, но смогла бы, если поняла, что придется выбирать… Можно? – она отобрала у Артура оставшиеся полсигареты.
– Пожалуйста… Знаешь, я желаю тебе, чтобы выбирать не пришлось, чтобы ты встретила человека, который поддержит тебя… «Если все будет плохо, то почему нет?» – Артур посмотрел на девушку, пытаясь представить, возможно ли такое. Понял, что она прочла его мысли, и так смущенно улыбнулся, что Люсиль засмеялась.
– Прости, – тихо сказал Артур.
– Ты ничем не обидел меня, можно даже сказать, поддержал… – она встала, и Артур поднялся. – И я тоже хочу… в знак дружеской поддержки…
Поцелуй, на который ему захотелось ответить, и вправду был хорошей дружеской поддержкой. В эти поцелуи вплелось все вокруг – и колыхающиеся блики и тени на их лицах, и сладкие нотки вина, остававшиеся на губах, и то дыхание мира, которое кажется тишиной. Она не была бесплотным созданием, вроде Франс, она была сильной, уверенной, мудрой, чем-то похожей на яблоню или лошадь. И эта жизненная сила вдруг сделала все простым и ясным. Мелькнувшая мысль о том, как давно с ним этого не происходило, привела за собой и другую мысль: он не хочет быть один и не будет, даже если настолько сильных чувств, как к Эммануэль, он ни к кому не испытывает. Если все будет не так, значит, будет по-другому.
– Наши возвращаются, – прошептала Люсиль, – как вовремя!
– Еще далеко, – ответил Артур, уводя ее за дерево и снова целуя.
– Ну и видок у тебя, – рассмеялась Люсиль, отстраняясь, – как у мальчишки, который поцеловался в первый раз! Скорее закури и выпей!
– Хочешь, я покатаю тебя на моей лошади?
– А ты сам?
– Понимаешь, они уже немолодые все, а я довольно тяжелый, что их мучить? Новых заводить мы не будем. Это отец… увлекся сначала, хотел, чтобы все было так – красиво, чтобы мы вчетвером катались. А вообще недешево держать их, да и не то что денег жалко, просто как-то бессмысленно.
– И что с ними будет?
– Ничего, доживут себе спокойно, надеюсь, ну, если дом вдруг продавать не придется. Кстати, я же хотел вам дом показать…
– Да, лучше я дом посмотрю вместе со всеми.
В его кабинете Люсиль долго стояла перед картиной – портретом девушки, который Артур все не мог решить куда повесить.
– Память о ком-то?
– Да.
– Можно перевернуть?
– Конечно.
Она прочла подпись художника и год.
Все с удовольствием прогулялись по дому, особенно Мишель, он вспоминал другой дом – дедушкин, где бывал в детстве, а Франс, которая тоже была внутри впервые, приуныла. На половине брата Артур показал только библиотеку. Проходя мимо комнаты Роланда, Франсуаза
Вернувшись за стол, Мишель наполнил всем бокалы.
– Хочу выпить за героя сегодняшнего дня!
– О-очень скромно! – с шутливым укором произнесла Люсиль.
– Не обо мне речь-то! Давайте выпьем за Артура! Признаться, Артур, то, что ты задумал, и то, что ты сегодня устроил для нас, меня удивляет! И больше всего удивляет, что ты делаешь это, словно по-другому никак и нельзя. К моему стыду, я не раз пытался догадаться, что же стоит за всем этим в тебе. Я редко верю в бескорыстие и альтруизм… И предлагаю выпить именно за эти твои редкие качества. И я не случайно назвал тебя героем, потому что сейчас мы тебя в него превратим – мы хотим тебя порисовать.
– Этот коварный план ты вынашивал с самого нашего знакомства, я знаю, – погрозил Артур Мишелю, – и значит, сейчас, когда я один, а вас много…
Все засмеялись, обсуждая, как будет происходит пленение и расправа.
– Не волнуйся, раздевать не будем, на первый раз. Портретные зарисовки тебя устроят? Посиди немного.
– Я и так сижу.
– Нет, ты сидишь не так – тебе скажут, как надо. Может, и постоять придется… На каждого минут по пять – это примерно полчаса. Ребята только альбомы взяли и уголь. Франс, давай, ты первая.
– Артур! Ну, перестань рожи корчить! Хватит! Не улыбайся! Сядь спокойно и смотри… ну… вот на Люсиль смотри! Руки вот так! – Франс показала, что он должен подпереть руками подбородок. – Что сложного? Ты всегда так сидишь!
Тут Цоллерн-младший не выдержал и расхохотался.
– Сосредоточься! – сказала Люсиль, – играем в гляделки. Кто первый засмеется, тот…
– Я! – снова засмеялся Артур. Он приложил ладони к щекам, стараясь удержать улыбку. – Весело с вами! У меня уже щеки болят… и живот!
– Вот и не ржи!
– Ладно, я постараюсь, Франс!
Он снова подпер кулаками подбородок, и поглубже вздохнув, стал смотреть на Люсиль. «Почему так? Те, в кого я влюблялся, хотели чего-то исключительного, их не устраивала обычная жизнь, к какой я только и чувствуя себя способным, Эммануэль тоже стремится к чему-то такому, чего в моей жизни нет. А Люсиль, человек, обладающий талантом, наоборот хочет только простого и надежного, и чтобы понравиться ей, мне не пришлось ничего делать. Наверное, настоящее чувство не может даваться слишком легко – раз и все хорошо! А может быть, это только иллюзия, которую кто-то вдолбил нам в головы: страдать, стремиться к чему-то недостижимому. Все эти страдания должны же когда-нибудь заканчиваться!»
– Артур, ты слышишь? – Люсиль улыбнулась, и от этой улыбки внутри него прокатился глоток темноты, больно ударивший в низ живота. «Я могу оставить их ночевать в доме… Нет… надо сначала разобраться во всем, увидеться с Эммой и понять, чего я на самом деле хочу… Мы все пьяные… когда просохнем, прояснится».
– Да… давайте перерыв на кофе, – невпопад сказал Артур.
После кофе Артур поступил в распоряжение Мишеля. Тот заставил его смотреть наверх, на ветки яблонь, сквозь которые крупными каплями падало солнце. Артур стоял, задрав голову, добросовестно позируя. Мишель, у которого свет был главным героем картин, а люди – только грузчиками, несущими сияние на плечах, голове, или в ладонях, рисовал свой эскиз гораздо дольше, чем Франсуаза.