Obscura reperta [Тёмные открытия]. Игра в роман
Шрифт:
– Ой, деточка, прости, едва не обожгла тебя сигаретой!
– Мадам Готье! Извините, это я виновата…
– Ну что ты, наверное, просто немного утомилась.
– Да, пожалуй.
– Я собираюсь домой, и меня подвезет один мой старый приятель, поедем с нами.
– Спасибо, если это удобно…
– Конечно! Пойду попрощаюсь с хозяином галереи…
Мадам Готье вернулась обратно под ручку с Артуром.
– Ну вот, Артур нас и отвезет.
Эмма и Артур в недоумении смотрели друг на друга.
– Не знала, что вы знакомы с мадам Готье.
– И я не знал, что вы…
– Конечно,
___________
По дороге Бабуля пересказывала городские сплетни, а Эммануэль ловила в зеркале короткие взгляды Артура. Ночной город смыл с их лиц удушливый румянец многолюдного сборища, и тишина, остававшаяся тишиной даже в смеси с воркованием старой дамы, успокаивала и растворяла раздраженную ревность, которая была основным коктейлем этого вечера.
– Если хочешь, заходи ко мне, когда проводишь мадемуазель Трево!
Артур кивнул, и бабуля Готье ушла в свой подъезд.
– Вы прекрасно играли, я и не думала, что вы увлекаетесь музыкой, – задумчиво произнесла девушка, когда они остались вдвоем.
– Спасибо, нет, не то чтобы увлекаюсь, и вообще на людях не играю, но…
– Но брат вас упросил, и вы не смогли отказать ему, потому что очень любите.
– То, что я иногда играю, это его заслуга…
– Как это? Расскажите.
– В пять лет меня усадили за инструмент, чтобы немного утихомирить. Два года я занимался из-под палки, потом несколько лет вообще не подходил к фортепьяно, потом снова начал уже по настойчивой просьбе родителей, но вскоре мне это осточертело, и я заявил, что не буду играть. Тогда Роланд начал долбить меня, чтобы я не смел бросать, потому что у меня «бегают пальцы», так это у них называется. У Роланда пальцы отказывались бегать наотрез – у него просто сводило руки, когда он играл всякие упражнения, ему прописали какое-то лечение от этого, но он решил, что промучился с фортепьяно достаточно и больше не хочет. А на меня наседал постоянно. Не знаю, почему, наверное, из-за лени, мне всегда не нравилось разбирать и учить произведения, написанные кем-то, хотя слушал я их с удовольствием. Но изо дня в день повторять одно и то же, когда, например, вчера у меня было плохое настроение, и минорная музыка ему соответствовала, а сегодня мне весело, и я не хочу воспроизводить эту заунывную мелодию, – это мне претило. Он убедил меня в том, что необязательно играть то, что в нотах. Садился рядом со мной и ставил вместо нот какую-нибудь картинку, чтобы я сыграл ее, или даже клал какой-то предмет. Это было забавно, он начинал надо мной издеваться, ну и я в долгу не оставался, так что… чего только я не играл – шоколадок, рыбьих скелетов, дождевых червей, учебников по математике. Он был прав, я понял, что могу играть все, что захочу. Чаще всего слушать это было невозможно, но иногда получалось что-то гармоничное, вот так это все и началось.
– Импровизация… это очень трудно, по-моему.
– Для меня трудно наоборот… Ну, это же все не серьезно.
– А что серьезно? – осторожно спросила она, уже понимая, что возвращается это странное чувство, которое непрошенным гостем заявлялось вместе с Артуром.
–
– Нет, он приедет в воскресенье, у вас к нему дело?
– Не срочное… Скоро выходные, я хочу пригласить вас прогуляться куда-нибудь в субботу.
– Куда же?
– Можно было бы на море съездить, но для одного дня слишком много дороги. Или на вулканы, например.
– Я там была, что там делать?
– Не знаю… ничего не делать – просто гулять… Мне этого в последнее время очень не хватает.
– А у меня нет потребности просто гулять, это скучно.
– Смотря как гулять… – сказал Артур тихо.
– Нет, спасибо, спокойной ночи, – Эммануэль поняла вдруг, что выжидает, что он предпримет еще один штурм, что хочет, чтобы он снова попытался заполучить ее благосклонность, но не дождалась.
Луч, который падал на нее, казалось исходил не от фонаря, а от его лица, как только он опустил голову, луч померк.
– Спокойной ночи, – покорно сказал он.
____________
Квартира Бабули, куда она переехала после смерти мужа, была гораздо меньше, но многие вещи из ее прежнего дома втиснулись сюда по праву родственников и приживалов. Артур побродил немного по комнатам. Знакомые предметы бормотали ему об уходящих днях и хрупкости связей, но их дружеские кивки потихоньку развеяли его хандру.
– Ты отлично устроилась! Квартира прекрасная! Прости, что раньше не заехал, ты же говорила мне, где это…
– Хорошо, что тебе нравится, – я ее тебе завещала, – она ободряюще погладила Артура по плечу.
– Спасибо… но почему? У тебя же есть еще внучатые племянники и племянницы…
– У меня есть любимчики! – улыбка бабули всплыла откуда-то из прошлого, наверное, из детства Артура. – И потом, – вздохнула она, – я знаю: случись со мной что – ты меня не бросишь, не сдашь в богадельню… Думаешь, я не помню, как ты сидел с Эмилем, когда он стал совсем плох, как ты говорил с ним, как вы пели? Я помню, какие у него были глаза после того, как он с тобой пообщается…
Артур обнял ее, вспоминая сразу и Эмиля Готье, которого считал дедом, и отца. Потом мадам Готье ласково отстранилась, подвела его к висевшей на стене фотографии, он сам сделал ее несколько лет назад, когда бабуля еще не была вдовой.
– Эмиль бы не одобрил, если бы я поступила по-другому. Теперь я всегда его слушаюсь, – сказала она, поглядев на своего полковника Готье. – А уж в молодости… как я его мучила, даже стыдно бывало, зато есть что вспомнить.
– Все-таки надо было сказать ей, – вздохнул Артур.
– И поучил бы отлуп!
– И так получил.
– Это ничего не значит!
– Вот как?
– Конечно! Придумай еще что-то.
– То, что я придумал, ей не понравилось, она не захотела ехать со мной в субботу.
– Захотела или не захотела, это ты поймешь, когда поедешь с ней. Ты захотел, вот и действуй. Пригласи ее снова, да укради ее, в конце концов, на денек, тем более, она пока одна.
– Ты авантюристка, бабуля!
– Да, это мое лучшее качество! А что? Наши балконы рядом! Окно у нее летом обычно открыто, а в свою квартиру я тебя пущу, так что веревочная лестница не пригодится.