Обсидиановый нож (сборник произведений)
Шрифт:
— За нами, — сказала Машка.
«Иду. Иду. Иду!..» — бежало по пластинке.
«Хвалился, что можешь забрать в любую секунду, — подумал Севка об Иване Кузьмиче. — Длинные же выходят секунды…» Он сунул пластинку в карман, выключил радиостанцию скафандра, прижал свой шлем к Машкиному, а Нурру придвинул рукой и сказал:
— Лучеметы наизготовку. К Сторожевому не пойдем.
Сквозь толстые скорлупы шлемов он вдруг увидел, что Машка-Тачч смотрит мимо него и пощелкивает челюстями, как от сильного изумления. Он оглянулся — пит ожил! Это не могло быть обманом зрения. Облегченный скафандр для искусственных тел позволял видеть, как пит характерно потягивается, хлопает веками — получил Мыслящего… И уже неуловимо быстрым движением, недоступным балогу, отстегнулся от штанги причала, прижал свой шлем к Севкиному и сказал:
— Я пришел. Вы уйдете через одну восемнадцатую.
Гулкий металлический голос. Два изумленных лица перед глазами — в пузырях шлемов, сквозь которые мутно светят звезды. И неподвижное лицо пита. Глянцевитое, начищенное, мертвое. Вот что значило «иду», подумал Севка. Вот так Учитель… Значит, мы сейчас уйдем и не узнаем, что будет дальше. А пит заговорил снова:
— Где Мыслящий Номдала?
— Кого-кого? Ты у меня поговоришь! — рявкнул Нурра.
— Ты — Нурра? — спросил пит. — Твое полное имя?
— Нурра, сын Эри… Благодетель, что ему надо?!
— Мы — Шорг. Во имя спасения, — раздельно произнес пит.
Нурра с неистовой яростью бросился на Учителя-пита. Стал трясти. Тот невозмутимо повторял:
— Где Мыслящий Номдала?
— Шорг, Шорг! — вопил Нурра и тряс его.
— Отпусти нас! — проговорил пит.
Приближающаяся ракета Охраны осветила их прожектором, ослепила. «Нурра сошел с ума», — подумал Севка и стал отдирать его от Шорга. Безумец немедленно бросил пита, налетел на Севку, схватил за горловину скафандра, прижал к себе и заорал:
— Во имя спасения! Это Шорг, вождь Замкнутых!
— Молчи, — сказал пит. — Слушай, мальчик. Сейчас вы вернетесь на Чирагу. Пусть вас ничто не удивляет. Вас будут расспрашивать. Расскажите все, что видели и знаете.
— Конечно, как же иначе? — удивился Севка. — Но…
— Заложи Номдала в «посредник» и передай его Нурре, — сказал пит. Севка повиновался. — Нурра, пересадишь Номдала в командора Пути, когда инопланетные уйдут.
— Если успею, — проворчал Нурра. — Охранюги…
Прожектор светил в полную силу. Наверно, «Рата» подтягивалась к самому причалу. Севка не мог ее видеть — они опять стояли, сдвинув шлемы. Он спросил:
— Номдал тоже Замкнутый?
Пит зашевелил челюстями, но Севка уже не слышал его слов. Время и пространство сдвинулись. Пронзительно-голубой свет прожектора стал оранжевым, и в нем обнаружились объемные изображения. Странно изогнутые, словно сделанные из жидкого теста, перед Севкой проплыли: Великий Диспетчер — неподвижный, хмурый, в снежно-белом комбинезоне; Великий Десантник — хищно настороженный, в желтом комбинезоне с черным квадратом лаби-лаби на груди. Лицом к лицу с ними стояли Номдал, Нурра, Тачч и вождь Замкнутых. Тачч сжимала в руке страшное оружие, распылитель, и все это не было изображением, но действительностью, в которой Севке и Машке уже не было места. Севка лишь подумал: «Распылитель? Это же на спутнике! Ведь пробьет кожух — и всем им конец…» Севку и Машку заволокло белым туманом, закружило винтом, и они исчезли. Потянулось ничто и нигде, потом кончилось, они вдохнули хвойный ночной воздух, ногами ощутили землю и услышали тихий шум деревьев и перестук ночной электрички.
Странное время
Они стояли перед клумбой анютиных глазок и держались за руки. Было очень темно. Совсем как в ту ночь, с которой начались их приключения. Чуть белела веранда, светились пятнышки белых анютиных глазок, и, когда отстучала электричка, стало слышно жужжание пчелы на клумбе. Совсем как в ту ночь.
Пчела пожужжала и смолкла — заснула. Откуда-то доносились неясные звуки. Не то голоса, не то повизгиванье. А Машкина рука была теплой и шершавой, как всегда.
В свободной руке ее была расческа. «Как же так? — подумал Севка. — Что же, мы все дни так и простояли у клумбы и Машка держала расческу?» В этот момент она бросила расческу, придвинула лицо и поцеловала Севку. И он ее поцеловал, и некоторое время они стояли неподвижно, щека к щеке, и было очень странно и чудесно. Она отодвинулась первой и прошептала:
— Сколько же времени прошло?
— Не пойму, — прошептал Севка.
Он оторвал подошвы от земли, подкрался к веранде, влез на край фундамента. Нос его прижался к пыльному стеклу. За стеклом было совершенно уже темно, пришлось долго щуриться и вертеть головой, пока удалось рассмотреть светлый прямоугольник раскрытой книги. Мать спала спокойно, и… Севка придержал дыхание. Книга шевельнулась, захлопнулась и исчезла. Заскрипела старая раскладушка — мать поворачивалась на бок.
Совсем как в ту ночь. За несколько секунд перед тем, как они прикоснулись к белому туману, мать проснулась и положила книгу, думая о нем, Севке… И еще — расческа. Он спрыгнул на землю.
— По-моему, это все еще сегодня.
— По-моему, тоже…
Они поискали в траве расческу и пошли, держась на некотором расстоянии друг от друга.
Вот старая ель. Ого, какая здоровая стала муравьиная куча! Смотри-ка, георгины! В темноте они казались бархатно-черными. Но сегодня их еще не было. Из цветов были анютины глазки да табак. А теперь — георгины. И запахи другие — не ранним уже, а поздним летом пахло в саду. Густая летняя роса брызгала по коленям.
Значит, прошло много дней. Может быть, несколько недель. Сколько — Севка и Машка не знали, потому что они побывали там, оставаясь здесь. Сейчас они уже помнили, как отцветал табак и распускались георгины, а сегодня днем Севка налетел на забор и погнул велосипедную раму. В том «сегодня» велосипед был цел.
Кто-то привел здешних Машку и Севку навстречу тамошним, на то же место, откуда они уходили. Позаботился, чтобы с ними была расческа. Поняв это, они внезапно, зверски захотели спать. Вдруг как подушкой ударило по голове. Впору лечь прямо в мокрую от росы траву. Севка был уверен, что на обратном пути заснет совсем, но шел, потому что по вечерам всегда провожал Машку до дома.
На гуровской даче был полный свет во всех окнах. Ходили неизвестные люди. Во дворе стояли две «Волги». Машка остановилась и внимательно рассмотрела суету.
— Сегодня разговаривать не пойду, — предупредил Севка. — Спать хочу невыносимо.
— Я туда и вовсе не собираюсь. Вот еще! — строптиво сказала Машка. — Его-то уже нет, ушел… Жалко, честное слово!
По сухой, теплой дорожке пошли к Машкиному дому. Скворчат не было слышно — выросли. Севка в полудреме оглядывался. Темнота складывалась в странные фигуры. Вот медведь на шести ногах… Севка спросил: