Обсидиановый нож (сборник произведений)
Шрифт:
— Пока тебя не было, она Рафаилу что-то совала в рот. Он съел, я отстал нарочно.
— Ладно, посмотрим, — сказал Колька.
Эх, что там было смотреть… Качалась безжизненная рука друга, пружинила чужая земля, мерно продвигались носилки.
Глава 4
После получасового перехода по узким и широким просекам носильщики вышли на поляну, закрытую сверху сплетенными ветками. Здесь было прохладно. Сухо, но совсем рядом журчит вода. Под ногами — та же густая, короткая травка. Колька осматривался быстро и невнимательно, проецируя все увиденное на белое Рафкино лицо. Он ощущал мучительную беспомощность. Над головой выкликало: «Э-хе-хе-хе-е-е!», и опять, уныло: «Хе-е-е…»
— Раф, ты меня хоть слышишь?
Нет, не слышит. На шее бьется жилка. Свет падает зеленый, рассеянный, и лицо кажется совсем мертвым. Но жилка бьется.
Старший охотник перехватил Колькин взгляд, нагнулся к раненому, распахнул на нем рубашку, потянул с плеча вниз. «Надо раздеть, — подумал Колька, — жара…» — и стал тянуть с Рафкиного тяжелого тела куртку и рубашку. Синяк от обезьяньей лапы побагровел и почернел. Майку, разорванную девушкой, Колька разрезал на плечах и оставил лежать под лопатками, но охотник потянул и вытащил тряпку. Показал на ботинки. Пришлось снять с Рафаила ботинки и брюки. Охотник показал, чтобы сняли трусы.
— Это зачем? — спросил Колька, набычившись. — У нас так не принято.
В этот момент прямо из деревьев вышел огромный, голый и безбородый человек — раздвинул листья, как портьеры и встал над Рафаилом. Ростом он был с Кольку, то есть метр девяносто, но очень мощный, выпуклый. На нем были коричневые плавки. Он задумчиво постоял, затем присел на корточки, не обращая внимания ни на охотников, ни на белых, и прихватил ручищей бритый подбородок. Глаза у него смотрели, не мигая. Свободной рукой — сухими, длинными пальцами — пробежался — потрогал синяк, покачал сломанную ногу. Поморщился. Еще раз потрогал синяк, бросил короткую фразу и отошел. Охотник сейчас же, еще настойчивее, чем прежде, показал на Рафкины трусы. Пришлось их снять. Теперь Рафаил лежал совсем голый и жалкий. Белый, как сало. Бритый опустился на колени и мокрой зеленой губкой стал обтирать Рафаила, а охотники вдвоем его поворачивали на носилках. На Кольку с Володей не обращали внимания.
Вовка смотрел, посапывая. Очки он, как всегда в трудные минуты, прижимал к глазам.
— Знахарь, — прошептал он. — Это необходимо прекратить, он простудит Рафаила.
Колька вздернул плечи — простудит! Но прекратить, очевидно, следовало.
— Ду ю спик инглиш, парле ву франсе, шпрехен зи дойч? — Колька обращался к знахарю — ни малейшего эффекта. Тот молчал. Над головой поскуливало и кряхтело: «Э-хе-хе».
— Эй! — Колька потрогал литое шоколадное плечо. — Не надо, оставь… Оставь, говорю!
Никакого впечатления. Бритому подали нож — р-раз! — и он вскрыл шину на сломанной ноге, брезгливо побросал обрывки линя и распорку за ручей. Колька своими глазами видел, как белые концы линя начинали шевелиться и уползали в траву.
Серый зверек прыгнул, унес распорку, и вдруг охотники подхватили носилки и двинулись с ними в стену деревьев, в листья, отводя их свободными руками. Потеряв голос, Колька бросился следом, ухватив древко носилок.
Бритый угрожающе зарычал.
Охотники попятились. Голова Рафаила вынырнула из листвы. Володя стоял, растопырив руки.
Бритый неспешно, играя мускулами, подошел вплотную — Колька подобрался, рука в заднем кармане, — с отчаяньем соображая, что стрелять нельзя даже в воздух. Охотники уронят носилки.
Знахарь стоял перед Колькой, трогая себя за подбородок. Бицепс надулся на его руке — страшно было смотреть, и глаза как бы надулись, огромные, бычьи, с зеленоватыми белками — глядели и не видели. Цепкие пальцы отпустили подбородок, взгляд вышел изнутри на свет, а глаза дрогнули и ожили. Пробежали сверху вниз и снизу вверх. По грязной, потной морде, по куртке, наполовину высохшей и с разорванной подмышкой. Остановились — глаза в глаза.
За три секунды, что они так стояли, глядя в глаза, промчалось бешеным галопом разное: под левую руку, перевернуть, рвануть — не встанет; а! носилки опустили: как смотрит, как смотрит, дьявол… Мелькнула история о знахарях, какая-то Евгения Александровна, умеющая заговаривать опухоли, якутские шаманы, нефы, лечившие Ливингстона.
За спиной Володя крякнул чужим голосом и хрипло спросил:
— Ду ю спик инглиш?
Тогда знахарь перебросил тяжелые глаза на него. Шагнул и, внезапно просветлев, пискнул: «У-у!» Володя отшатнулся — гигант подскочил к нему, заглядывая в очки, лучась от любопытства. Он восторженно оглядывался, прокричал несколько слов. Из-за зеленой завесы донесся женский смех и сердитый мужской голос. Гигант насупился и так же внезапно забыл о Володе. Уставился на Рафаила, нетерпеливо притоптывал и тискал пальцами подбородок. Носилки стояли на траве. Решительным движением Колька втиснулся между Рафаилом и бритым. «Будут отнимать — стреляю над головой», — думал он лихорадочно. «А дальше что, дальше?!»
Из листьев за спиной бритого вышла женщина. Встряхнула кудрями. Она была совсем голая, глянцевитая, острые груди блеснули на солнце. Она что-то говорила бритому, а Колька задохнулся ужасом — она шла, как соблазн из постыдного сна, кудрявая ведьма, что, что они хотят сделать с Рафой?
— Володька, что делать? — прохрипел он.
Знакомый голос сказал:
— Адвеста!
«Это она же, охотница!» — понял Колька. Без лука, без зеленой одежды. Что-то она говорила ему, укоризненное, успокоительное; двумя пальцами брезгливо потянула за куртку. Настойчиво показывала на ручей. Растянула на пальцах две пары коричневых плавок, таких же, как на бритом знахаре. Разгневанная Колькиной непонятливостью, подбежала к Володе и стремительно потерла пальцем по груди, показала палец — поднесла к Володиному лицу — и сердитыми прыгающими пальцами попыталась расстегнуть на нем куртку…
— Простите, простите, да минутку же! — взмолился пунцовый Володя.
От его голоса Колька вдруг отрезвел. Понял все. Они к больным в грязной одежде не пускают. Надо вымыться в ручье, надеть плавки, тогда пустят. И на охотнице такие же плавки и что-то вроде колпачков на сосках.
— Кольк, я понял, — в ту же секунду сказал и Володя.
…Выжав на себя губку ледяной воды, он не то, чтобы успокоился, но соотнес себя с реальностью. Выбора у них с Володей нет, без помощи аборигенов им, с Рафаилом на руках, не добраться до цивилизованных мест, это первое. Второе — знахарь. Поскольку они с Володей не понимают в медицине, приходится доверять знахарю, присматривая за ним неотступно. После уж попытаться вступить в переговоры, упросить, чтобы помогли, дали лошадей, носильщиков — посмотрим… Хорошо хотя бы, что коричневые знакомы с гигиеной. Он зябким шепотом изложил свои мысли.
— Да-да, единственная возможность, — прошептал Володя, — у них удивительно интеллигентные лица…
Они понесли Рафаила вместе с охотниками. Просунулись через зеленую стену. Там было прохладно, листья шли по кругу желто-зеленой стеной, под низким потолком. Посередине — два низких стола желтого блестящего дерева. На дальний положили Рафаила. Охотники ушли с носилками, и четверо людей с двух сторон придвинулись к столу. По левую руку, вместе с бритым, встала кудрявая охотница, очень тонкая рядом с его спиной, широкой, как палуба авианосца. Они так подошли и наклонились, таким движением, что привиделись халаты, марлевые маски. Будто вспыхнула бестеневая зеркальная люстра над столом и матовые блики пробежали по резиновым перчаткам. И Колька, уже дрожащий от возбуждения и страшной усталости, узнал эту уверенную повадку. Над Рафаилом, в желтом свете лиственных стен, стояли врачи.