Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
А уж что говорить про Мэтта?..
— Откуда ты знаешь? — она говорила хрипло и медленно, словно находясь под воздействием каких-то препаратов, каких-то психотропных.
— Дженна. Она добилась повышения твоей стипендии. Кстати, тебя еще на две недели освобождают от семинаров и зачетов. Потом сдашь.
— Нет уж. Не люблю я жалость.
«Лишь грубость», — ехидно рассмеялся внутренний голос. Елена бы рада его проигнорировать, но вот не может. Деймон, и правда, спуску ей не давал, постоянно сажал на пороховую бочку, так еще и сам норовил фитилек поджечь. И вот теперь
«Он воспитал меня под себя».
— Я знаю, — Донован разбил размышления своим бодрым и заботливым голосом. Не было хрипоты, как у Деймона, не было требовательности и не было властности. Совсем другой человек. Глядя на него сейчас, Гилберт лишь усмехалась себе прежней: и как она могла терять голову от этого паренька? — Знаю, что слова мои тебя не успокоят, но мой номер у тебя есть, и я готов помочь в любую минуту если что.
Не готов. И не знает как. Доберман знает. Знает. Когда оттолкнуть, когда пожалеть, когда ударить, когда поцеловать, когда обнять, а когда не прикасаться. Он все знает: каждую гранулу души, каждую клеточку тела, каждую мысль, каждое еще непроизнесенное слово. Знает лучше, чем кто бы то ни было.
— Спасибо, — она обняла его по-дружески, чтобы сделать вид, что, правда, тронута его вниманием. Получила ответное объятие, в котором было все, кроме дружественности.
Нет, Мэтт, твой поезд ушел. В сердце этой девочки теперь другие принцы… Тебе там не место.
Она отстранилась. Он взял ее руки, чтобы хотя бы тактильно доказать, что он, правда, рядом. Он, может, и хочет быть рядом, да вот Елена в этом не нуждается. Она больше не нуждается ни в чьей поддержке.
— Мне надо идти.
Он кивнул, мельком взглянув на ее руки. Потом прищурился, дернул девушку на себя и одернул рукава длинной кофты. Елена дикой кошкой сразу отпрянула, пряча синяки и ссадины, которые остались на память в качестве сувениров от Добермана. Если бы только Мэтт знал, сколько еще синяков и царапин на ее теле.
— Откуда? Тебя кто-то? ..
— Со мной все в порядке, Мэтт, — она не хотела чужих прикосновений на своем теле, в своей душе. Черт возьми, ей от Донована сейчас избавиться больше всего хотелось! Ну не нравится он ей больше, не думает она о нем больше! У нее другие демоны, страхи, желания и мечты.
Прежняя наивность разбилась еще неделю назад.
— Никто меня не насилует и не бьет. Извини, мне надо идти. Я пойду, ладно?
Быстро взглянула на друга, а потом прошла мимо, оставляя после себя шлейф недосказанности, аромат отчаяния, духов и чьих-то мужских сигарет.
Мужских. Елена не курила — в этом сомнений не было. Девочка повзрослела. Теперь у нее взрослые проблемы, непростые отношения и скелеты в шкафу. Донован в след ей посмотрел, но Елена на горизонте уже и не виднелась. Растворилась в дымке недоступности.
Жаль. Она была бы верной и ласковой, а он — храбрым и смелым с ней.
3.
Бонни на парах не было, хотя Елена была бы рада ее увидеть. В душе царила некая обида за то, что подруга так и не объявилась в эту неделею, но, даже несмотря, на это, Гилберт была бы увидеть подругу, излить ей душу и вновь заразиться ее безразличием. Наверное, у Беннет новые феминистские акции и клубы. Наверное, у Беннет сигареты, деньги и веселье. Что ж, хоть кому-то повезло.
Девушка была рада, что не привлекла внимание своих однокурсников и преподавателей. Она, правда, смогла вклиниться в рабочую атмосферу лишь под конец третьей пары, но лучше поздно, чем никогда. Да и потом, не так уж и важно все то, что говорят старые дядечки и строгие тетечки. У Елены — переоценка ценностей и новые стимулы. Она смотрит на осень за окном и думает о том, что позвонит сегодня Бонни, позовет ее в кафе или на прогулку.
А может, снова забудется в ненависти Добермана, затеряется в просторах его тесной квартирки, пропитается снова сигаретным дымом и безразличием. Вновь испытает на себе его грубость и неистовость.
Это вошло в привычку.
Она вышла на улицу. Осень обняла ее холодно и бесчувственно. Елена уже привыкла к пониженной температуре в пространстве и в своей душе. Она даже стала находить что-то чарующее в этом времени года.
Скоро Хэллоуин, кстати. Можно заняться приготовлениями.
Елена спустилась по порожкам, взглядом ища машину Деймона. Он впервые задерживается. Пунктуальность — его вторая страсть. Первая — сигареты. Гилберт растерянно направилась к стоянке, но автомобиля Сальваторе она не видела. Может, решил и не приезжать? Все из-за этого разговора?
Выдохнув, она отрицательно покачала головой и направилась к остановке. Было холодно, а идти пешком как-то не хотелось. Елена с ужасом осознала, что денег на проезд у нее тоже нет. Пришлось вернуться к зданию колледжа и отправиться домой через парк.
Старая и нелюбимая дорога. В принципе, жизнь продолжается.
Девушка услышала крики за спиной, а потом — чьи-то быстрые шаги. Она остановилась, чувствуя, как через ее сердце словно ток в двести двадцать вольт пускают. Елена вновь услышала голос. Тот самый, который хотела услышать всю эту неделю. Который сейчас был таким далеким и чужим.
Она медленно и плавно повернулась, увидела то, что и следовало бы увидеть: бегущий к ней Тайлер с букетом цветов. Розы ярко-алые, как кровь. Красивые пышные и яркие розы, о которых она когда-то мечтала, будучи шестнадцатилетней девочкой, влюбленной в Мэтта и каких сейчас не хотела бы видеть.
Локвуд чуть не сбил ее с ног, даря страстные и теплые объятия. Цветы мешали. Мешало недельное его отсутствие, которое теперь пропасть разрывало между ними. Мешали недосказанность и отстраненность. Прежняя Елена была бы рада видеть своего парня. Новая — лишь претворяется, что рада.
— Милая моя, как же я рад видеть тебя! — он вручает ей цветы, с жадностью оглядывая Мальвину. Девушка смотрит на Тайлера бесчувственно и бесстрастно. Локвуд — лишь отголосок прошлого, лишь старый добрый друг. Гилберт казалось, что она скучает по нему, что любит… Теперь вот ей кажется, что она дорожит им, но ничего к нему не чувствует.
— Прости меня, разгильдяя, сволочистого ублюдка, оставившего тебя воронам на расклевание, врагам на растерзание! Я полный кретин просто! Как же я рад тебя видеть!