Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
— Я вас не обижу, — он снова улыбнулся.
— Вы меня — нет… — она не договорила фразу, оставляя шлейф недосказанности. На какие-то секунды его и ее глаза встретились. Правда, в этом не было ничего рокового, оба не чувствовали ни симпатии, ни даже элементарной заинтересованности. Просто человеку всегда любопытно то, что он не знает, но хочет понять.
— И многих вы обидели? — он тоже засунул руки в карманы.
— Не важно сколько. Важно насколько, — она достала плеер из кармана и принялась распутывать наушники. Словом, ей спешить-то было некуда, но и следовать за кем-то вновь тоже не хотелось. Она сбежала сюда лишь потому, что хотела оставить позади все отношения и противоречия.
— Как же вас зовут?
Она переключила внимание на мужчину, вглядываясь в глубину его глаз, а потом пряча наушники обратно в карман. Будто Елена была следователем, который пытался раскусить опытного и смекалистого преступника.
— Мальвина, — она протянула руку.
— Странное имя, — он ответил на рукопожатие, вглядываясь в пустоту космоса этой девушки. Деймон ошибся: Елене не стоит погибать на Венере. Елена сама олицетворение Венеры. Шикарное, подлинное и ужасающее олицетворение. Эта девочка, она ядовитая, токсичная, опасная и смертельная. Однажды попробовав ее на вкус, однажды пригубив ее, ты навеки потеряешь себя прежнего.
— Это не имя, — она высвободила руку. Она была словно выше всего этого мира, словно хитрее его. — Будьте осторожны, — повторила она и, улыбнувшись, развернулась и быстро пошла дальше, скрываясь в тени улиц и лабиринтов переулков, не спросив даже имени. После нее остается горечь на языке, пепел на пальцах и томное, тусклое, но греющее желание встретить ее вновь. Вновь ощутить этот шарм инопланетного и неземного очарования.
3.
Он слушал музыку в ворованных наушниках на полную громкость. Его штормило от ритма, от голоса исполнителя, мотива, сочетания мелодики и хаоса, смысла текста. Эта грубая песня словно разрывала все, что могло навредить истерзанному сердцу. Разрывала в клочья, поджигала и развевала пепел. Да и что еще могло бы быть? Предаваться воспоминаниям, убиваться, кричать и психовать — оставим это для молодежных сериальчиков, для наивных тринадцатилетних мальчиков и девочек, которые верят в лживую правдивость этих самых сериальчиков. Оставим это для франшиз, книг-однодневок и текстов песен поп-звезд.
Воспитанные в двадцать первом веке, эти дети привыкли справляться со всеми проблемами самостоятельно. Ну, прогнали, ну не приняли/не поняли — ну и да черт с ним. Ведь от жизни надо брать все, не задумываясь о последствиях и исклеванных воронами действительности эмоциях. Дальше, дальше, дальше — девиз детишек двадцать первого века. Их молитва, если вы хотите. Их гимн, если вам недостаточно.
Он, может быть, бы скучал по этой сучке. Он, может быть, бы убивался по Локвуду, чувствуя вину и угрызения совести (Бонни напела о новостях, теперь она могла многое рассказать, не прячась от лишних глаз), да только не позволял себе это делать.
Доберман вернулся к своим псам. Он уже вторые сутки даже не появлялся дома. Он не помнил последовательность событий, не помнил что за чем шло, что имело место быть, что – нет. Он просто жил «дальше-дальше-дальше».
Катакомбы снова наполнились кровью. Яркой и горячей кровью. Она пятнами как кляксами краски расползалась по полу, по стенам, по телам других бойцов. Тело становилось жестче и мраморнее. Эти выходные — как способ почувствовать себя снова живым.
Безжалостные бои сменялись серьезными налетами на дома. Сальваторе не помнил, сколько домов и придорожных заправок обчистил за последние несколько суток, но это и не имело значения. Главное ведь результат. Деньги тратились на крепкие напитки, ставки. Деньги прогорали, потом — удваивались и снова прогорали. В перерывах между драками, развлечениями в катакомбах, грабежей и траты денег на крепкие напитки Деймон шатался по улицам, зависал в каких-то богадельнях, узнавая о последних новости. Весь мир словно становился прежним. Он приобретал свою настоящую мелодику (крики искушенных и голодных на вид крови зрителей), свой настоящий колорит (сочетание красного, зеленого и серого), свой истинных запах (сигареты, алкоголь, бензин и кровь). Иногда Сальваторе колесил по трассам города, врубая ту самую песню, которую он сейчас слушал, выпивая бутылку за бутылку.
Падение вниз — как новый смысл жизни. Как новый способ. «Новаторство» — не совсем подходящее слово, но это первое, что приходит на ум.
Доберман слушал эту чертову песню уже в двадцатый или двадцать пятый раз за сегодняшний вечер. Воскресный вечер выдался холодным и насыщенным событиями. Сальваторе выиграл в трех боях подряд. Сейчас он был избит, прокурен и истощен, но вполне определен в жизни. Лицо — в шрамах, синяках и кровоподтеках. Рассечена бровь. Под правым глазом виднеется сильный фингал. Кулаки стесаны до темно-багрового мяса, кровь запеклась, смешалась с грязью. Футболка пропитана потом, сигаретным дымом и качественным виски. Походка — уверенная, но развалистая. Зато эта приятная боль во всем теле поднимала настроение, порождала жестокость и разрывала любые намеки на сентиментальность.
Чем дальше Елена — тем обычнее жизнь. Бонни вот вернулась в больницу, не впадает в истерики. Молчит, правда, все чаще. Курит в тайне от врачей. Но уже не рвет на голове волосы и не срывает голос в безумной попытке что-то кому-то доказать. Сальваторе возвращался домой медленно, он слушал музыку, слушал ровное биение своего сердца и курил. Усталость валила с ног, но раскинувшаяся над городом ночь пленяла, и сдаться в ее теплые объятия хотелось сильнее, чем в объятия сна. Редко когда бывают такие спокойные ночи, наполненные такими буйными обстоятельствами.
Спокойствие в безумии.
Доберман подошел к подъезду, остановился возле входа, докурил и бросил сигарету на асфальт, тут же затоптав ее ногой. Он засунул руки в карманы, огляделся, не сразу заметив на себе внимательный взгляд. Когда Сальваторе все же наткнулся взглядом на глаза Дженны, то лишь усмехнулся. Эти дни были слишком хороши, чтобы так легко закончиться. Деймон вытащил руки из карманов, раскинул их, мол: «Какие люди!», а потом медленно подошел к Соммерс, которая медленно поднялась со скамейки.
— Надо менять квартиру, — мужчина остановился в метре от женщины. Он вытянул один наушник. Ее передернуло от внешнего вида «опекуна» своей племянницы. Наверное, она ужаснулась, как могла оставить с ним Елену. Наверное, она подумала что в переменах и желании Гилберт уехать виноват именно Доберман — этот пьяный и пойманный в ловушку зверь. Но во всем, что случилось, виновата лишь слепота ее фальшивой Мальвины — в этом оба в глубине души не сомневались.
— Я вас жду тут третий день, — она выше подняла подбородок. В ее взгляде было что-то похожее на то, что было в глазах Елены. Какая-то неподкупная строптивость. Какое-то бессмысленное и исступленное бесстрашие.
— Я не буду вытаскивать вашу Елену из задницы снова. Пусть сама разбирается.
Он ухмыльнулся. В наушнике играла та же песня, и она служила своего рода саундтреком этой наивной и глупой встречи. Раньше Деймон уговаривал Дженну оставить Елену с ним. Он хотел ее растоптать. Он растоптал, но и Елена в долгу не осталась. Теперь он готов был подписать контракт с дьяволом, лишь бы эта маленькая дешевая дрянь исчезла из его жизни навсегда.
— И не надо, — Дженна что-то протянула Сальваторе. — Я хотела поблагодарить вас за помощь. Знаю, что ни денги, ни подарки вы бы не взяли. Осталось только это.