Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
Втроем они вывалились на улицу где-то ближе к полуночи. Все трое в угаре. Все трое подшофе. Все трое над чем-то смеялись, не в силах остановиться. Они стояли у входа в клуб. Распахнутые куртки, стертые границы, пьяные души — это было стоящее зрелище. Охранник попросил их отойти, но они лишь отмахнулись, отойдя буквально на два шага в сторону. Их попросили отойти во второй раз, Елена и ее новые друзья перестали смеяться. Стефан выпрямил спину, достал пачку сигарет из кармана и послал охранника куда подальше, показав при этом непристойный жест. Тот попросил еще раз, более культурно, к оскорблениям присоединилась
Доберман завел мотор, но после слов убрал руку от ключей и перевел взгляд на девушку. Та была вполне серьезной. Эти призраки прошлого можно переименовать в осколки прошлого. Они вонзались уже не в первый раз. Деймону хотелось взвыть от боли, но все, что он мог, лишь выдавить:
— Какого черта?..
— У нее были какие-то связи в полиции. То ли ее знакомый какой-то, то ли ее должники могли воздействовать на полицию — я не вникала. Знаю только одно — ко мне так и не пришли. Джоанна помогла мне расквитаться с прошлым, помогла стереть при этом следы.
Сальваторе вышел из автомобиля, предварительно заглушив мотор и вытащив ключи. Детали пазла становились на свои места. И если быть уж совсем откровенным — складывающаяся картинка Деймону не очень нравилась. Он шел вдоль по трассе быстрым шагом, сжимая ключи так, что белели костяшки пальцев. Распахнутая куртка пропускала заряды холода, а жар души разрывал любые намеки спокойствие и умиротворение.
Конечно! Джоанна Херстедт — как маленькая ранка, как чертов стоматит, не могла исчезнуть не оставив после себя последствий. Джоанна Хэрестедт из маленькой ранки разрослась в язву, гниющую, пульсирующую, причиняющую безумную боль. Эта чертова сука слила адреса для легкой прибыли дружкам Сальваторе, чтобы те, получив такую вот подачку, отвлеклись от своего вожака и не заметили его контаминацию с красивой девушкой, с которой прибыль у Сальваторе оказалась намного больше. Эта чертова сука самую золотую жилу бросила своего бывшему возлюбленному, как бы говоря: «Ты зависим от меня, даже когда нас отделяет целый океан».
— Деймон! — дверь хлопнула, Викки помчалась следом за Сальваторе. — Деймон, постой!
Тот мчался в пустоту, желая стать ее неотъемлемой частью. Фонари, как искусственные луны, смотрели сверху вниз, освещая пространство и убивая возможность даже на такое банальное желание.
Стефана ударили. Яркая кровь брызнула на асфальт, а смех Елены отражался от стен. Парень недолго думал — сразу ринулся в бой. Гилберт оперлась о стену, о холодную стену, закинула голову вверх и продолжила смеяться, пока по ее лицу начинали скатываться слезы. Обезумевшая кукла снова начинала танцевать в ритме транса.
— Ты просто ее чертова должница, — он отмахнулся от нее, когда Викки попыталась прикоснуться. Деймон обернулся. Он снял куртку с плеч, бросил ее на асфальт. — Ты просто ее очередная марионетка!
— И какой это имеет смысл?! — Викки закричала впервые со дня их знакомства. Викки, эта девушка, отличающая редкими дипломатическими способностями, кричала наравне со своим напарником. Ночь обнажала души и срывала маски. Хотя, они ужи давно были сорваны.
Сальваторе стиснул зубы, подошел к девушке, схватил ее за плечи и прошипел сквозь зубы:
— Я хочу просто забыть о ней! О ней! О Елене, о чертовом Локвуде — о всех них! А тут появляешься ты, этакая куколка, этакое существо, с закосами под богиню и рушишь все мои желания.
Викки стиснула зубы, скинула руки Сальваторе со своих плеч, а потом со всей силы влепила мужчине пощечину. Не дав ему опомниться, она толкнула его в грудь, а потом ударила еще раз, и на этот раз — кулаком. Методы Сальваторе начинали действовать против него.
Как электрический разряд по всему телу, как выход из клинической смерти.
— Прекрати вести себя как баба, Сальваторе!
Завязалась драка. Эйприл как-то умудрилась вытащить Стефана за руку, схватить Елену и помчаться в сторону переулков. Гилберт бежала вперед, по голому и грязному асфальту, не в состоянии прекратить смеяться. Еще вчера она была пародией на примерную девочку, а сегодня снова становилась собой.
Нас воспитывает среда, в которой мы вынуждены существовать.
Они мчались вперед, не оглядываясь и не слыша криков преследователей. Разбитое лицо Стефана, неконтролируемый обезумевший хохот Гилберт, ароматы алкоголя и сигарет — все смешивалось в единую картинку, все побуждало бежать еще быстрее и быстрее. Пьяные, остервенелые и подстреленные птицы мчались в самую темноту, укрываясь в ней (несбывшееся желание Сальваторе воплотилось в действительность его подопечной).
— Не надо думать о них! Не надо терзать себя! — она сама подошла к нему, схватила его за шею обеими руками словно пыталась задушить и продолжила шептать сквозь зубы: — Просто позволь нам работать вместе, вот и все! Это приносит нам обоим неплохой достаток, а на остальное наплюй! Наплюй, разорви, забей, зачеркни, вырви, уничтожь, сожги — да сделай что хочешь, главное — не зацикливайся, потому что если бы мы все зацикливались на наших демонах — передохли бы как мухи еще пару столетий назад!
Снова оттолкнула, нагнулась, схватила куртку и швырнула ее в Добермана. Тот словил вещь чисто рефлекторно. Викки взяла, — схватила, вернее, — Деймона за руку и повела в сторону машины, больше не обороняя ни слова. Лишь у самого автомобиля она сказала, что поведет теперь сама.
3.
В библиотечном зале было пусто. Приглушенный свет, запах старых книг, чуть притупленные чувства — все действовало успокаивающе. В наушниках играла приятная музыка. Погода за окном портилась. По прогнозам, после дня благодарения должен пойти снег. Елена была бы рада, если бы он выпал раньше — замел бы следы предыдущих преступлений.
Было прохладно. Девушка отвлеклась от конспектов, взяла кофту с соседнего сиденья, невольно обращая внимание на вошедшего. Вошедший тоже обратил внимание на Елену, которая натягивала на себя кофту. Ее кошачий взгляд стал ядовитее прежнего. И завитые волосы, спадающие на плечи, привлекали внимание не меньше, чем стройные ноги.
Он подошел к ее столу, бросил какую-то папку Гилберт на стол и, отодвинув стул, сел рядом.
Одно плечо было оголено — нарочно его Елена оставила обнаженным или нет значения не имело. Десмонду просто нравилась эта как бы невзначай брошенная кость дозволенности.