Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
— И да, — произнесла Бонни, застегивая молнию на куртке и поворачиваясь к Елене. Гилберт почему-то упорно таращилась в лобовое стекло. — Во избежание недомолвок… Я знаю Деймона… Знакома с ним уже пять лет…
Теперь Елена медленно повернула голову в сторону Бонни. Нет, прежней злобы, прежней ненависти Гилберт уже не испытывала. Она на своей шкуре испытала, а как это — не быть услышанной. Да и не в этом дело было. Но все же Мальвина испытала шок, в очередной раз понимая, насколько мир тесен.
— Он научил меня курить. В общем, это уже и не имеет значения… Мы даже не дружим, Елена, — уверенно произнесла
«На твоих мужчин» прозвучало как-то надрывно. Словно Бонни было все еще больно от событий, которые случились, казалось, не в этом мире.
— Это и есть сюрприз? — произнесла Елена. Она решила, что Деймон, в сущности, «ее мужчиной» никогда и не был. Он принадлежал Джоанне, той худенькой девушке с безупречно ровной осанкой. Он принадлежал Тайлеру, тому веселому парню с альтруистическими наклонностями. Он принадлежал самому себе.
Но не ей.
— Нет. Сюрприз появится позже.
Елена кивнула и вышла из машины.
Все организовывалось в кафе «Амур» на центральной площади города. Оно проводилось как благотворительная акция для женщин, которые подверглись насилию со стороны своих мужей, братьев, отцов. Его организовала Бонни после того, как ее статьи стали иметь успех — в газеты стали писать женщины. Письма делились в основном на две категории — либо в них отражался гнев, либо вопрос: «А что нам делать дальше?». Главный редактор, некая Энди Стар, заплатила Бонни неплохую сумму за ее труд и сказала, что будет рада сотрудничать. И внезапно Беннет подумала о том, что было бы неплохо организовать благотворительный вечер — деньги, хотя бы ничтожно малые, будут собраны, газета раскрутится, Бонни получит возможность реализовать несколько своих задумок. В выигрыше останутся все.
Февраль начался с благотворительности. Февраль начался с того, что Елена вышла из больницы после почти месячного пребывания там, а Бонни снова вернулась к феминизму, пусть и трактовала его в несколько ином ключе.
Февраль начался с того, что надо было поставить точку в предыдущих предложениях. Так считала Бонни, во всяком случае. Жаль, что она забыла, что вместо жирной точки иногда получается запятая. Или многоточие. Ну, в зависимости от контекста.
В кафе было шумно. Стиль одежды — неофициальный. Музыка, напитки, свет софит и полная изоляция от внешнего мира. Бонни здоровалась с некоторыми посетителями, когда она шествовала со своей подругой к барной стойке. Елена не знала никого. Она даже была рада, что находится в компании незнакомцев. В конце концов, ей хотелось стать лишь тенью в чьей-нибудь жизни.
Ей хотелось вернуться к обычному ритму жизни.
Подруги остановились возле барной стояки. Бонни заказала два бокала виски.
— Я не буду пить, — тут же произнесла Елена, обращаясь к бармену, — мне стакан сока. Со льдом. Гранатовый сок.
Беннет усмехнулась — а когда это, собственно спрашивается, девочка Мальвина стала правильной? А когда это, собственно спрашивается, напитки стали столь неприемлемы?
Или они всегда таковыми были?
— Тут никто не спросит твой паспорт, — промолвила Беннет. Она поймала быстрый взгляд Гилберт, по нему она поняла — Елене здесь не очень комфортно.
— Я не хочу пить. Просто не люблю…
Бонни улыбнулась, опуская взгляд. Бармен мигом поднес два напитка. Бонни заплатила. Она снова стала сорить деньгами. Люди ведь не меняются в считанные секунды.
Елена вцепилась руками в стакан, поднесла его к губам и сделала несколько глотков. В глубине души она чувствовала неправильность — ее здесь не должно быть. Как ее не должно было быть в катакомбах той ночью в той, прошлой жизни.
Елена отставила пустой стакан. Она не любила гранатовый сок, но ей надо было разбавить приторность этого вечера горечью вкуса. Ей надо было хоть как-то взять себя в руки.
— Расслабься, — Бонни подошла ближе. — Никто тут ни за что тебя не осуждает…
— Я знаю, — ответила Елена, поворачиваясь к подруге. Во взгляде Гилберт снова была зола. Во взгляде Гилберт зола начинала дымиться — шел обратный процесс. — Я в порядке.
Она солгала, Бонни это знала. Видела. Но решила смолчать.
— Сюда пришло столько народу, — улыбнулась она, поворачиваясь спиной к столешнице и опираясь на нее. Коротенькое платьице обнажало ноги и зону декольте. Смоляные волосы рассыпались по обнаженным плечам. Серебристый цвет одеяния придавал Беннет шарм и элегантность. Елена выглядела на фоне некогда разбитой и грязной подруги жалко и потерянно.
— Даже мужчины, представляешь?
Елена тоже оглянулась. Она внимательно рассмотрела контингент, но ничего увлекательного для себя не нашла.
«Ничего или никого?», — ехидно уточнил голос в голове. Гилберт отмахнулась. Она все еще слушала записи на плеере, даже когда могла теперь читать. Однако она прекрасно понимала — выученный материал иногда лучше не повторять.
Иногда лучше начать учить что-то новое.
— Тебе надо кое с кем встретиться, — улыбнулась Бонни, отходя от стойки. — Нам всем стоит встречаться дважды, Елена. Стоит. Без всяких «потому что». Просто расслабься.
Она исчезла прежде, чем Гилберт успела что-то спросить. Девушка еще раз оглядела толпу, снова ничего — или все-таки никого? — интересного для себя не нашла. Елена вновь почувствовала тревогу, вернулась к барной стойке, решив заказать все-таки виски. Может, выпить один раз все-таки не так уже плохо?
Да, но когда она выпила в последний раз — ее накачали таблетками и уговорили толкать в клубах дурь.
Девушка предоставили бокал виски. Елена стала рыться в сумочке в поиске кошелька, когда она достала кошелек, то увидела еще одного подошедшего посетителя, чисто рефлекторно взглянула на него, а потом стала доставать деньги. Когда Гилберт уже извлекла купюру, она замерла. Она медленно подняла взгляд. Из ее рук выпали деньги, кошелек и сумка. В ее взгляде зола трансформировалась в порох — и снова стал разгораться пожар.
Он улыбнулся.
— А я думал, что ты не такая неряшливая.
Девушка сглотнула, сделала глубокий вдох — потом еще один, и еще. Она боялась сдвинуться с места. Вернее, она не могла пошевелиться — ее будто парализовало, будто тело онемело. Дар речи тоже исчез куда-то на несколько секунд.
Он нагнулся и поднял вещи. Засунув кошелек и деньги в сумку, протянул ее Мальвине. Его Мальвине. Его все еще любимой Мальвине.
— Это ведь неправда, — прошептала она, отрицательно покачав головой. — Это ведь совсем не ты.