Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
И не к кому.
====== Глава 40. Марцерация ======
1.
Четверо суток подряд он был где-то на грани между опьянением и забытием. Сознание было притуплено. Алкоголь, громкая музыка, таблетки и случайные знакомства вырывали из действительности и кидали в какой-то извращенный мир, в котором не было место для душевных терзаний. Все мысли размельчались в порошок, все теряло значимость. Вина перед Деймоном больше не грызла озлобленной крысой. Тоска по Елене больше не разрывала на куски озлобленной псиной. И мыслей о Бонни тоже не было. Ровно как и мыслей о матери. Ровно как и воспоминаний о Мексике.
Не важно,
Для него снова стал важен процесс. Забавно, но только этот принцип порой способен заставить жить одни мднем. Не задумываясь о будущем. Не возвращаясь в прошлое. Существовать здесь и сейчас.
Четверо суток подряд он вываливался из одного клуба и направлялся в другой. Он не запоминал имена людей, с которыми тусовался. Он даже не концентрировался на их внешности — чем больше народу, тем лучше. Тем громче крики и сильнее удары.
Клубы по ночам, а днями он плутал по улицам, по переулкам, теряясь где-то в переулках и закоулках. Тайлер находил общий язык с любым бродягой, который просил милостыню. Он мог проговорить с ним целый день, отдать ему всю свою наличку, какая была в кармане, а потом исчезнуть, так и не назвав своего имени.
По утрам Тайлер отсыпался в номере мотеля, самого дешевого и наиболее удаленного от города. Пыльный мотель стал колыбелью. Пыльные улицы — пристанищем. Клубы — храмами, где Тайлер обретал покой.
Когда алкоголя и людей было недостаточно, когда крики души становились все громе, и заткнуть эти конвульсии человечности не было возможности — Локвуд срывался. Он мчался к какому-нибудь автомобилю, разбивая стекла, царапая капоты и дорогую покраску, уничтожая чьи-то деньги и ценности. Презрение к материальному, ненависть к бытовухе, воспоминания — это разъедало как щелочь, аммиаком проходило по дыхательным путям к самим легким. Удушье, отравление. Доступ к кислороду прекращался. Наступала темнота. Тайлер терялся в ее лабиринтах. В эти минуты он что-то кричал на испанском, мог влезть в драку, избить кого-то до полусмерти, нарваться на копов и суметь сбежать от них. После подобных помутнений Тайлер просыпался в каких-то притонах, в чьих-то квартирах. Он не узнавал людей, которые здоровались с ним.
Он не узнавал себя.
Возвращался в отель, отсыпался, и после полудня снова отправлялся на улицы.
Его дебоши было трудно не заметить. Тайлер Локвуд и раньше участвовал в подобных кутежах, и раньше мог уходить неделями в запой. Но раньше Тайлер не падал на самое дно, а теперь он знал каждый чертов притон в этом городе, он мог запросто избить кого-то до полусмерти, при этом нисколько не задумываясь о последствиях. Он мог исписать витрины магазинов нецензурными выражениями, опрокинуть мусорки, начать кричать что-то на испанском.
Тайлер потерял контроль.
Первая заметка о нем появилась на восьмой странице желтой газетенки. «СЫН МЭРА ГОРОДА МОЧИТСЯ В ГОРОДСКОМ ПАРКЕ». Кричащий заголовок остался без внимания — отсутствие фотографий, плохо написанная статья, и уже не первый по счету такой поступок общественность не заинтересовали. На тот момент все были увлечены другими скандалами.
Вторая заметка о нем появилась на десятой странице, но на десятой странице более читаемого издания. «ДРАКА НА ГОРОДСКОЙ ПЛОЩАДИ». Тайлер был сфотографирован случайно, к тому же фотография была нечеткой, но о нем начали говорить.
К концу третьего дня кутежей Локвуда, о нем написали в тоненькой непримечательной газете. В этот раз его взяли крупным планом. «ТАЙЛЕР ЛОКВУД ОШИВАЕТСЯ С БРОДЯГАМИ». К началу четвертых суток заметки и о нем появились в интернете.
Его могли и не заметить, учитывая тот факт, что подобное происходит в любом городе. Кто-то где-то подрался. Ваши соседи развелись. На улице избили женщину. На такой-то улице возле такого-то дома обокрали студента.
Но Тайлер лез на рожон. Он умудрялся появляться не только в тех местах, где ничего не известно о «Безотцовщине» или крупной аварии пару недель назад. Он умудрялся светится в центре — пьяный, оборванный, небритый, вечно злой и ничего перед собой не видящий. К завершению первой недели своих бесчинств он-таки попал на первую полосу.
Он стал местной новостью.
Кэрол Локвуд ничего не слышала о своем сыне уже почти два месяца. Она уже свыклась с его выбором, поведением и безумием. Она уже перестала плакать по ночам и смотреть новости, отчаянно вглядываясь в людей, стоящих за спиной репортеров, когда трансляции шли из Мексики. Кэрол перестала с замиранием прислушиваться к тишине, ожидая услышать клацание замка и пьяные шаги сына.
Она бы и не услышала еще не скоро, но в том обществе в котором она жила, не приятно было тактично молчать. Злорадство, неумело замаскированное под сочувствие, дотронулось до нее. Острия сплетен пронзили в самое сердце. Насмешки и плевки в спину стали причиной того, что Кэрол начала скупать все возможные издания.
Кэрол не сердилась на сына из-за того, что он в очередной раз подорвал ее репутацию. Ей было больно от того, что он так и не появился дома. Локвуд боялась нанять частного детектива, чтобы тот мог отыскать ее сына. Локвуд боялась попросить кого-нибудь помочь ей.
Она сама решила найти его.
Нашла. Даже усилий не надо было прилагать. Статьи не соврали — Локвуд действительно светился в людных местах днем. После почти пяти часов утомительных поисков Кэрол нашла своего сына. Он сидел на скамейке, полупьяный, в компании каких-то непонятных людей с исколотыми и вздутыми венами. Кэрол смела подошла к шайке, отодвинула всех людей, которые гоготали словно полумные и бросали что-то в стиле: «Иди домой, мамаша».
«Мамаша» взвалила сына на свое плечо и повела его в сторону автомобиля. Локвуд плохо что соображал — полня дезориентация, алкогольное опьянение, фрустрация не позволяли ему анализировать ситуацию.
Кэрол и слезинки не проронила, просто засунула Тайлера в машину, села за руль и поехала домой. В этом рок всех матерей — любить своих детей, которые разрывают их вены, которым наплевать на чьи-либо чувства, кроме своих, которые уверены лишь водном — выхода нет. А матеря молчат. Отыскивают, прощают, забирают домой и молчат. Терпят ненависть, презрение, тупость и молчат. Молчать — это единственное, что они могут себе позволить.