Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
— Ты ведь ничего не натворила, да? — спросил он внимательно. Спросил не потому, что считал своим долгом расхлебывать ту кашу, которую она заварила, а потому, что ему было не плевать. Завтра они вернутся к своему прежнему образу жизни, но сейчас они самые настоящие, самые искренние.
— Нет, — ответила она, все еще сжимая его запястья. — Я решила больше не бежать на красный.
Больше не бежать вообще. Бонни хочет остановиться. Она подумывает о том, чтобы отправиться в Альбукерке этим летом после сессии. На пару недель она отрежет себя от жизни, которая ее душила, и от людей, которых знала. Она хочет стать невидимкой в одном из городов штата Нью-Мехико.
— Можно попросить тебе еще кое о чем? Это моя последняя просьба, я обещаю.
Он молчал, и Бонни знала, что ее выслушают, что сделают все так, как она попросит.
— Я не хочу, чтобы на мою семью смотрели косо, поэтому я очень тебе благодарна, что ты устроил опровержение. Может, я сама выступлю с публичным заявлением, не знаю… Но… Энди. Пусть она вернется на работу. Это ее профессия, и она не виновата в том, что в моей семье приключилось такое дерьмо. Пожалуйста…
Клаус усмехнулся.
— Врезала ты ей все же классно.
Бонни тоже улыбнулась, она подалась вперед и обняла Клауса за плечи. У нее нет и цента за душой, у нее нет семьи и незапятнанной репутации, но она обрела друга, и большего Бонни в своей жизни и не хотела. Деймон принял ее, Тайлер — выходил, а Клаус лишь отчеканил, придав этой версии Галатеи еще более дивные и изящные очертания.
Бонни отстранилась, поднялась на ноги. Клаус тоже встал. Он внимательно оглядел Беннет, решив не спрашивать, на кого же она еще потратила свое мастерство. Самое главное заключалось в том, что Бонни все же остановилось. Остальное не имело значения.
Она проводила его до дверей молча. На прощание они взглянули друг на друга, но так больше и не сказали друг другу ни слова. Было горько и тоскливо, оба, не признаваясь себе в этом, надеялись встретиться еще. Они бы могли узнать друг друга чуть получше. В спокойной обстановке и без лишних обязательств.
Но его мир — криминальный мир, и он не знает жалости, а ее мир нуждается в спокойствии, а не в страсти или импульсивности. Они встретились врагами, а расстались самыми близкими друзьями, и им не хотелось портить такое специфичное, но оставляющее глубокий след в душе, знакомство. В конце концов, у человека нет ничего кроме воспоминаний. Квартиры, машины, образование и род деятельности не значат ничего. Единственное, что держит нас на плаву — воспоминания, вот почему Клаус и Бонни решили остановиться. Потому что они хотят сберечь то немногое, что у них осталось.
Беннет вернулась на кухню, села за стол. Чай еще не успел остыть. Елена не притронулась к чашке, ждала подругу. Теперь она умела ждать.
— Ты мне расскажешь о нем? Кто это? — с теплотой в голосе спросила Елена, обхватывая руками чашку с чаем. Бонни взглянула на подругу, вновь улыбнулась. У них была теперь целая жизнь, чтобы наговориться друг с другом, и эта ночь — только начало.
— Это мой самый близкий друг.
Елена кивнула. Ей впервые не было больно от разговоров с Бонни, и впервые им было что сказать друг другу.
2.
В зале было уютно. Телевизор продолжал работать. Усталая французская мелодрама была предсказуемой и не очень интересной, но переключать не хотелось ни Бонни, ни Елене. Сидя на кожаном диванчике, прижавшись друг к другу, они смотрели фильм, впервые не думая о чем-то постороннем. Мысли не вертелись вокруг событий минувших суток, и «завтра» уже не пугало. За окном шел снег, март должен был наступить уже скоро, и этот март, обеим так казалось, должен быть если не особенным, то запоминающимся.
Когда включили рекламу, Бонни выключила звук. Тишина обрушилась на их плечи.
— Уже два часа утра, — произнесла Елена, — нам завтра рано вставать…
— Да ладно, — пожала плечами Бонни. — Знаешь, я чем меньше сплю, тем бодрее с утра.
Елена не спала несколько суток, не считая сна урывками. Усталость валила ее с ног, но бросать Бонни не хотелось ни на минуту. Гилберт скрестила руки на груди, посмотрела на подругу. И кто бы мог подумать, что они смогут сохранить свои отношения? Ведь все казалось безумно безнадежным, заранее проигранным, упущенным. Все будто и говорило, что у них нет шанса на то, чтобы пронести свои дружбу через время и обстоятельства. Внутренний голос вопил об этом, скептицизм не позволял даже рассмотреть другой вариант. А теперь они, обе абсолютно вымотанные, сидели бок о бок и смотрели фильм, как и договаривались утром. Теперь прошлая уверенность потеряла былую мощь, и новые надежды стали согревать их сердца.
— Вы вместе? — спросила Бонни, тоже посмотрев на Елену. Та положила голову на плечо подруги и отвела взгляд. Реклама все еще шла, а время будто замедлило свой ход. Или Бонни и Елена просто замедлили темп своей жизни.
— Нет, — ответила Гилберт, обнимая подругу за руку. — Он женат на девушке, ради которой пошел на самые безумные поступки. Ради нее и ее ребенка. Знаешь, это говорит о многом.
— Это говорит о том, что Сальваторе не меняется. Он всегда был таким, всегда был готов идти на что-то ради кого-то… Ты знаешь, откуда у него шрам?
Елена выпрямилась и обратила внимание на свою подругу. К еще одной тайне Мальвина была не готова. Ей нравилось ощущать уют и спокойствие, что теснило ее сердце. Ей нравилось ощущать рядом Бонни, такую родную и важную, возле ног которой она нашла свое пристанище. Елена не боялась боли, к ней она уже привыкла. Она боялась снова что-то упустить, снова потерять надежду, которую только-только обрела.
— Нет, я не спрашивала…
Бонни развернулась к Елене, сев по-турецки, оперевшись одной рукой и спинку дивана. Пальцы, сбитые в кровь, немного опухли, а многочисленные ссадины создавали образ той, прежней Бонни. Гилберт вспомнила о том дне, когда впервые увидела татуировку «NCF» на руке девушке. Она подумала о том, что в тот день они были так далеки друг от друга! Они были… были незнакомками, которые встречались лишь на парах, ходили изредка в кино и звонили друг другу по вечерам.
А теперь они будто пришиты друг к другу.
— Когда мне было четырнадцать, я впервые встретила Деймона. Это был первый парень, который заступился за меня. Он оттолкнул от меня мою взбалмошную мамашу, а я в тот момент подумала, что все происходящее — просто дурной сон, ведь если за меня заступился незнакомый взрослый человек, то не могут же мои собственные родители со мной так поступить. Затем Деймона повязали, а меня допрашивали до утра… Утром мы встретились вновь, и Деймон дал мне прикурить… Знаешь, я ведь тогда возненавидела утра, потому что мне всегда казалось что с наступлением нового дня у тебя есть шанс начать все заново. А в итоге я поняла, что утро — это просто время суток, и ничего более… Он тогда сказал, что моя имя — нарицательное, что я должна цепляться за него. Позже мне это и Тайлер сказал, за что я его и полюбила. Но они ошиблись, потому что это не я цеплялось за имя, а оно в меня вонзилось будто клешнями и не хотело отпускать. Может, поэтому я такая взбалмошная, не знаю…