Обычная история
Шрифт:
– Катя, я же всегда тебе только добра хотела, – шепчет инопланетянин, отводя мутные от слез глаза. Моя мама плакать не умеет.
– Давай не будем, ма. Не хочу вспоминать. Не вышло у тебя ни черта…
Зная, какой мама может быть настойчивой, я не очень верю в то, что она внемлет моей просьбе. Но к удивлению, мать кивает.
– Как знаешь. Но если что, сейчас бы я поступила по-другому. Я очень тебя люблю, Катя.
В глотке сохнет. Под веками жжет.
– Если бы ты сказала это тогда, я бы была действительно самой счастливой.
Мама тоже часто-часто
– А теперь, видимо, поздно?
– Да нет. Пока мы живы, ничего не поздно, и все можно поправить. Я пойду, мам, все было очень вкусно.
– Прости меня, – звенит в тишине. Застыв в нелепой позе с кроссовкой в руках, вымученно киваю. Ну и денек. Сбежав от одной напасти, угодила в другую. Эмоции бурлят, выплескивая из котла души жирный наваристый бульон. Внутренности ошпаривает.
– Ты меня тоже.
Наши взгляды с матерью схлестываются. Слова, брошенные, лишь бы поскорее покончить с этим разговором, вдруг обретают вес и плоть. Приходит обреченное осознание, что я тоже вряд ли могу претендовать на звание хорошей дочери. Что бы за этим не стояло, что бы к этому не привело, в моем возрасте просто недопустимо бесконечно оправдывать собственное дерьмо детскими травмами. С ними давно уже пора разобраться. И как ни странно, прощение, не на словах, а прощение в глубинном его понимании, идущее от души – отличный способ навсегда закрыть для себя этот вопрос.
Мы обнимаемся на прощание… Я и мать.
Выбегаю из ее квартиры, скинув как будто добрую часть балласта, притягивающего меня к земле. Легкость необычайная. С удивлением понимаю, что за каких-то полчаса, что я провела с матерью, на город опускается ночь. Достаю телефон, чтобы глянуть время. От Таира куча пропущенных. Дергаюсь было перезвонить, но останавливаю себя. Нет… Я не знаю, что ему сказать. Все слишком запуталось. И я явно где-то не там свернула. Нужно отмотать назад, чтобы отыскать верный путь. А до тех пор – что толку переливать из пустого в порожнее?
Плетусь к нашей с Реутовым старой квартире. Морозец щиплет горячие щеки. Окутанные серебристым инеевым туманом, стоят деревья, а из прорванной ватной брюшины неба крупными хлопьями летит снег. Красиво. Иду, как в детстве, ловя ртом снежинки.
– Кэт!
Почудилось? На всякий случай оборачиваюсь за спину.
– Вить? А ты что здесь делаешь? Рождество же.
– Пытаюсь не сойти с ума, – как-то горько усмехается он, растирая посиневшее от холода лицо ладонями. Сколько же он тут сидит? В одних тонких брюках и полупальто, без шапки, перчаток и шарфа? Куда смотрит эта его… – У тебя же ключи есть?
– Да, – моргаю я.
– Пойдем тогда. Я уже ног не чувствую.
Открываю дверь. Поднимаемся друг за дружкой по лестнице. Сколько раз мы ходили вот так? Горло мучительно пульсирует. Ни сглотнуть, ни вдохнуть.
– А Сашка с кем?! – вдруг вспоминаю главное.
– С матерью.
Квартира встречает нас тишиной и затхлостью давно непроветриваемого помещения. Ну, еще бы. Я не была здесь несколько месяцев. С того самого первого раза, когда поняла, что в этих стенах ничего от нас не осталось.
А
Останавливаюсь, разглядывая в отражении стекла наши с Реутовым лица. В комнате темно, горит лишь свет в прихожей, и потому нас видно довольно отчетливо. Видно, как медленно он поднимает руки. Как обхватывает мои плечи и утыкается лицом в макушку, жадно вдохнув.
– Пиздец, как соскучился.
– А Ника в курсе, что ты по мне скучаешь?
– Учитывая, что мне жизни нет от ее ревности? Наверняка.
– Мне тебя сейчас пожалеть? – кривлю губы.
– Да похер. Что хочешь делай, только рядом будь…
Зачем-то кладу свои руки поверх его, скользящих по моему животу. То ли чтобы оттолкнуть, то ли напротив – прижать сильнее.
– Ну зачем, Вить? Я же никогда тебя не прощу. Никогда тебе не поверю.
Говорю здравые вещи, да. А сама знакомо в его руках таю. Нас столько связывает, что это так просто не выкорчевать из сердца. И нет, я, наверное, уже его не люблю. Зачем тогда принимаю? Наверное, как лекарство для моей израненной полумертвой души. Мне так хочется… еще хоть разочек, хоть краем коснуться той счастливой безоблачной жизни. Которую он у меня отнял.
– Кэт… Моя малышка. Девочка моя.
Он знает мое тело и виртуозно на нем играет, даже несмотря на эмоциональное дрожание рук.
– Так скучал, так скучал, Кэт.
– Мальдивы нынче не те, – смеюсь я. Так странно это, боже. Столько во мне понамешано. Душу на части рвет. Я не знаю, что идет из прошлого, а что в настоящем живо. Эта ревность… Она вообще к кому? Перед глазами, сменяя друг друга, мелькают кадры. Вот я выхожу за ворота зоны. Вот Реутов сообщает, что у него другая. И тут же память услужливо выдает кадр засоса на груди у Валеева. Это же неспроста, да? Это от его жены подарок? Послание мне, идиотке. Незатейливые письмена.
– Я дождаться не мог, когда этот гребаный отпуск закончится. Если бы не Сашка… – Реутов не договаривает, целуя меня жадно, взахлеб. Мелькает мысль, что сексом с ним я поставлю точку в нашей истории с Таиром. Ну и черт с ним. В ней и не подразумевалось хэппи-энда.
Да и вообще. Не одному же ему с женой трахаться, правильно?
С губ рвется горький смех.
Да пошло оно все! Не хочу я об этом думать. Не могу…
– Витя-Витя, когда же ты успел научиться с такой легкостью предавать?
– Прости меня. Я все исправлю. Веришь? Ты только прости.
– Не-на-ви-жу тебя. Ненавижу, Реутов. Понимаешь?
Истерика. Отбрасываю его руки, но тут же сдаюсь, когда он в отчаянии толкает меня вперед. Упираюсь ладонями в подоконник.
– А я тебя люблю. Люблю. Слышишь?
Утаскивает в прошлое. Здесь душа еще не болит. Все же нам вполне по силам отмотать время. Любые наши страхи, мечты, негативные сценарии, которые мы разыгрываем в голове, равно как и позитивные – для нашего мозга вполне реальны. Он погружается в меня толчком. И я позволяю себе забыться… Обмануться. Улететь… Полностью раствориться. Это все не здесь происходит, да. Это все в нашем счастливом прошлом.