Обыкновенные девчонки (сборник)
Шрифт:
— За стол, за стол, — сказала мама. — Прекратить ученые разговоры. Сергей, зажигай елку.
И все сразу переменилось. Большую лампу над столом погасили, а зато елка засветилась сверху донизу — от пола до потолка — десятками цветных огоньков. Красные, синие, зеленые, они мерцали в гуще ветвей, отражались в стеклах окон, в графинах и бокалах, в полированных дверцах буфета и в глазах у всех сидящих за столом. И казалось, что всю комнату заняла собой елка. Все смотрели на нее и говорили только о ней.
— Красавица! —
Все на минуту примолкли. Большие мохнатые тени от колючих елочных лап шевелились на стенах, и в тишине слышно было только, как звучно отсчитывают время стенные часы.
— Включайте радио, — сказала мама.
Таня встала, воткнула вилку провода в штепсель, и комната сразу наполнилась веселым уличным шумом, шорохом колес по асфальту и протяжными гудками автомобилей.
— Красная площадь, — тихонько сказал Миша.
Но вот, как большое сердце, застучали часы Спасской башни.
Катя медленно оглядела сидящих за столом. Лица у всех были серьезные, торжественные. И казалось, что каждый думает о чем-то очень важном.
«Надо и мне задумать что-нибудь особенное, хорошее, — сказала себе Катя. — Учиться по-настоящему, не только ради пятерок, никого не огорчать, больше думать о других, чем о себе, и чтобы все, все были счастливы… И чтобы на земле не было войны, а был мир!»
А мерное постукиванье кремлевских часов уже сменилось гулкими, звонкими ударами. И часам Кремля вторили чуть надтреснутым, знакомым звоном старые стенные часы в доме у Снегиревых.
Когда и кремлевские и домашние часы пробили двенадцать раз, папа поднял свой бокал.
— С Новым годом! — сказал он.
— С Новым годом, с Новым годом! — подхватили все — и большие и маленькие.
Сразу зажглись все лампы в комнате, зазвенели ножи и вилки, и все за столом заговорили громко и весело.
— А я, между прочим, что-то видел под елкой, — сказал папа. — Ты не заметил, Мишук?
— Там ничего не было, — ответил Миша.
— А ты проверь, проверь. И ты, Катерина.
Миша опрометью кинулся к елке, а Катя смущенно пошла за ним. Оба наклонились к белой крестовине елки и увидели по обе стороны ее два пакета: один очень длинный, узкий, а другой — небольшой, но увесистый. Миша нырнул под елку и вытащил оба. На серой обертке было что-то написано цветным карандашом. Миша прочел и сказал:
— Это тебе, Катя, а это — мне.
И они наперебой принялись сдирать оберточную бумагу.
— Кажется, лыжи! — с восторгом сказал Миша, когда из бумаги высунулся темно-коричневый полированный, загнутый вверх носок.
— А у меня — коньки, — сказала Катя. — Ой, спасибо!
— Ужинать, ужинать, ребята! —
Еще не кончился ужин, как неожиданно зазвонил телефон. Таня подбежала к письменному столу и взяла трубку.
— Лида? — спросила она. — Спасибо. И тебя тоже поздравляю… Скоро выйду. Жди меня в метро. У кассы…
Она с виноватым видом посмотрела на всех:
— Не знаю, что делать… Она будет ждать…
— Иди, иди, Танюша, — успокоила ее мама. — Повеселись там, потанцуй.
— Да ведь холодно, поздно, — вмешалась бабушка. — Ну куда она пойдет?
— Молодым никогда не холодно и никуда не поздно, — сказал Петр Иванович. — Я когда-то на студенческих вечеринках до утра под Новый год плясал. Идите, идите, девушка, я вам пальто подам.
И, подхватив Таню под руку, он потащил ее в переднюю.
— А мы что теперь будем делать? — спросил Миша.
— Спать, — коротко сказала бабушка.
Катя и Миша молча посмотрели на маму.
— Ну, пусть они еще десять минут потанцуют, — сказала она.
Папа завел патефон. Петр Иванович пошел танцевать с мамой, папа с Катей, а бабушка с Мишей. Но Миша сразу же наступил бабушке на мозоль, и она, охая, села на диван. Тем и кончился новогодний вечер.
Новый год начинается
И вот наступило утро первого января. Было еще совсем светло, и все в доме спали, когда Катя, стараясь никого не разбудить, на цыпочках вышла из комнаты и побежала по коридору мыться. Но Ирина Павловна все-таки услышала легкий скрип двери и осторожные шаги дочки.
— Это ты, Катюша? — негромко окликнула она.
— Я, мамочка, — шепотом ответила Катя. — Ты не беспокойся. Спи. Я все сама.
Но когда Катя оделась и причесалась, на скатерти уже дымился горячий кофейник, и мама, сидя у стола, приготовляла ей бутерброды в дорогу. Накормив Катю, она так закутала ее теплым шерстяным платком поверх мехового капора, что поцеловать дочку на прощанье ей удалось только в кончик задорного, чуть вздернутого носа.
— Веселись там, — говорила Ирина Павловна шепотом, осторожно снимая дверную цепочку и стараясь не скрипнуть дверью, — но смотри, будь умницей.
И мама, выйдя на лестницу, чуть не в десятый раз перечислила все, чего Катя не должна делать: не выходить на станциях, не сидеть на сквозняке, не отходить от Анны Сергеевны, не терять варежки и так далее, и так далее. И Катя в десятый раз дала «честное пионерское», что не простудится, не заблудится и ничего не потеряет.
На улице было мало народу. Видно, москвичи, встречавшие Новый год, еще не успели выспаться. Редкие прохожие торопливо шли по бульвару с поднятыми воротниками. Эти, видно, и не ложились вовсе и теперь торопились домой, чтобы подремать хоть часок.