Обыкновенный принц
Шрифт:
— Почему “тоже”? Его накажут и пришлют мастера Сергия? — Алисия опустила руки с гребнем. Такая перспектива не нравилась больше всего.
— Об этом в письме ничего не было сказано, или мастер не прочитал нам.
Прошёл час с того разговора. Стоя у окна Алисия наблюдала, как наказанные стражники под конвоем покидают двор замка — на паром, а оттуда — на войну. И подумала: забавная ирония судьбы, ведь если бы ей удалось снять артефакт, все эти мужчины давно уже превратились бы в пепел! Конечно, потом Алисии пришлось бы исчезнуть, но для алазонок начался бы кошмар — дознаватели
— Как оборотень прошёл через все проверки?
— Что, если среди оставшихся есть и другие?
... А между тем, даже имея нужных свидетелей и под шумок битвы, мастер не разрешил прикончить хотя бы одного, теперь на всю оставшуюся жизнь одноглазого.
Этот Тео, сверстник Алисии, казался большим алатусом, чем она сама. Сколько ей не твердили про терпимость и смирение — первые шаги к мудрости, — она не смогла до конца принять их, ведь несправедливость творилась в мире Алатуса повсеместно. Женщина здесь — никто. Безродные — никто. Драконов держат за ездовую скотину, на пятилетних готовы ярмо надеть!
Неделю назад Энрике выполнил просьбу сестры. Наконец узнал о судьбе некоего Тео из отряда академистов, взятого в плен алатусами. Один из шпионов по имени Иэн, в задачу которого входило сеять раздор среди ратников, проникся симпатией к простому безродному, спас его, не найдя в его мыслях ничего порочного, и даже заботился первое время. Алатусы, охраняющие лагерь отшибленных, поинтересовались в свою очередь, зачем принцу безродный либертанец, и получили уклончивый ответ. Поскольку судьба Тео была известна, Энрике не стал выяснять дальше финал истории дружбы Иена и безродного, улетел, а позже удовлетворил любопытство Алисии, которая самостоятельно сделала свои выводы.
Значит, парень изначально был хороший, а не урод типа королевских стражников, которым стоило бы потереть память до состояния младенца. Скорее всего, безродный академист оказался в числе массовки, слушающей песню алатусов. И этот вывод был логичным, упомянутый Иэн (чьё имя показалось Алисии смутно знакомым) научил боевому искусству, а потом помог сбежать домой, к родным. Что ж, доверие Тео-мастер умел внушать, Её величество — тому яркое доказательство. И даже Алисия, имеющая предубеждение, за две недели смягчилась, покорённая последовательностью и терпением мастера, ни разу не повысившим голос на алазонок и не отдавшем приказ, который вызвал бы возмущение.
Мастер Тео внизу медленно шёл к лестнице, прислонился к перилам, постоял и тяжело начал подниматься по ступеням. Предупреждал вчера, что заболел, а потом его ещё ранили несколько раз. Мог ведь бросить свой учебный шест и подобрать оружие, более действенное. Однако нет — бил, но не убивал.
— Я иду к нашим, — бросила в пустоту Алисия, не надеясь, что Ива услышит. — Хочешь жалеть себя — жалей, а я пойду помогать.
Переоделась в форму алазонки, постояла в коридоре, надеясь, что мастер Тео заглянет к себе в комнату, а не пойдёт с распоряжениями куда-нибудь, например, на кухню, где слуги с ночи испытывали шок не хуже, чем Ива с Алисией. Сначала слушать батальный шум, потом убираться и кормить всю эту неблагодарную ораву...
Мастер, по счастью, завернул к себе. Заметил стоящую Алисию:
— У вас всё хорошо, Айя?
— Я... — кровь вдруг бросилась в лицо, делая веснушки безобразно яркими. Вид у мастера до того был усталый, а тут ещё она со своими проблемами. — Я только хотела поблагодарить вас за помощь, мастер.
— Всё хорошо, что хорошо кончаться, — кивнул он, то ли опираясь, то ли хватаясь за ручку двери. — Тренировок сегодня не быть, отдыхайте. Или помогать другие.
Он закрыл за собой дверь, неплотно. Алисия подумала, занесла руку, чтобы постучаться — и передумала. Дошла до лестницы и вернулась: если он себя плохо чувствует, то она знает, как помочь.
Мастер сидел в кресле рядом со столиком и обрабатывал спереди рану, на рёбрах.
— Что вам? — он вскинул голову, когда заметил вошедшую алазонку.
— Позвольте, мастер, я вам помогу, — смущённо приблизилась девушка, взяла из рук тряпицу, смоченную в лекарственном уксусе, и продолжила обработку раны.
Мастер молчал некоторое время, Алисия тоже.
— Здесь я сам достать, посмотрите, что там на спине, — попросил он, когда лицо алазонки оказалось слишком близко к нему: рана на плече была лёгкой, фактически порез.
Он встал, разворачиваясь, и Алисия ахнула — от правого плеча до лопаток шла косая кровавая дорожка, глубокая, с рваными влажными краями. А чуть ниже поясницы ещё одна, но заметно меньше.
— Вам надо зашить рану, иначе... кровь испортится, — сказала она, не осмеливаясь прикоснуться пальцем к открытым мышцам. — Я могу это сделать. Только мне надо сходить в мою комнату за иглой и нитками. И ещё, наверное, вам понадобится сонное яблоко, чтобы не чувствовать боль.
— Хорошо.
Через час, когда пытка мастера закончилась, Алисия велела ему полежать некоторое время на животе, а сама чиркнула ножом по руке, выжала немного крови и смазала ею раны на спине, говоря, что это обеззараживающий уксус.
— Отдохните, мастер. Если нужно отряду передать распоряжения, скажите.
— Благодарю. Разбудите меня, когда новая стража явиться, — пробормотал он, не подымаясь.
Алисия укрыла его и вышла из комнаты, не прекращая думать над удивительными поворотами судьбы, которая могла взять за руку невежду и провести дорогой, начинающейся с ненависти, до уважения и жалости к потенциальному врагу. В то же самое время Ива, ранее внушавшая симпатию, теперь вызывала раздражение. До самого вечера пострадавшая алазонка боялась выйти из комнаты, к ней приходили все, утешали, и, кажется, Ива вошла во вкус.
В конце концов, мечтавшая о тишине Алисия, рассердилась, собрала свои вещи и ушла в комнату, где в первые дни жила двадцать третья алазонка, которой не хватило пары. С отъезда Тэлль комната пустовала. И, запретив навещать себя, Алисия закрылась и не отвечала на стук. Алазонки рассудили, что каждый переносит случившееся по-своему: кто-то ищет поддержки, а кому-то легче не говорить об этом вовсе.
Этой ночью её не поставили в дозор, мастер сам разрешил определиться с выбором пятёрки, желающей бодрствовать.